— Когда несколько кувшинов будут готовы, их ставят вон в те кирпичные печи для обжига. Чтобы получить сосуды черного цвета, подкидывают в огонь зеленых веток с листьями для дыма. А потом уже раскрашивают. Орнамент же делают по сырой глине: вокруг горла кувшина выводят узор с помощью точек и бугорков. Затем втирают мягкой тряпкой свежую красную глину и ставят в печь. При обжиге таких сосудов дыма не должно быть, тогда кувшины получаются красновато-бурого цвета с отчетливым рисунком.
Для ознакомления с изделиями своей мастерской Бале подводит нас к пышущим огнем обжиговым печам. Показывает тонкогорлый сосуд с тонким носиком для варки кофе. Его спокойно можно ставить на газовую плиту.
— Называется он «джебека», а вот этот,— он подходит к большому горшку,— «гуллага». Видите, внутри по краям выступы, наподобие конфорки, посреди — решетка, а внизу имеется отверстие — поддувало. Так что это не просто горшок, а сосуд-очаг. В нем можно варить и печь все, что пожелаешь...
Солнце поднималось все выше, от печи и горшков полыхало жаром, и мне пришло на память древнее название родины Тырунеша Бале. В античные времена территорию к югу от Египта именовали «Айтиопией» — землей, населенной «людьми с обожженными солнцем лицами». Это название очень подходило к Бале, мечущемуся среди сверкающих кувшинов у раскаленной печи, с блестящим от пота лицом, словно бог гончарного ремесла.
... По пути к соседу, торговавшему интересовавшими меня картинами на коже, Бале делился своими заботами. Его семья сильно бедствовала, пока не вступила вместе с соседями в кооператив кустарей. Государство прислало мастера для обучения гончарному ремеслу, помогло в покупке оборудования, защищает от перекупщиков. Сейчас вся семья трудится в мастерской, кроме маленькой дочки Абди, не желающей и слышать о профессии гончара. Она учится в школе — хочет быть учительницей.
За разговором мы и не заметили, как подошли к сувенирной лавке Тадесе Махедо.
На прилавках с ювелирными изделиями много ажурного серебра. Пока я рассматриваю маленькие ножны для кинжальчика, словно сотканные из листьев, цветков и стеблей, Тадесе объясняет секрет их изготовления.
Оказывается, серебро, расплавленное в тигле, тянут щипчиками или пинцетом до нужной толщины и еще горячую проволоку режут на куски. Из них потом плетут растительный орнамент, который затем украшают гранеными «алмазами», выточенными из старых серебряных монет.
За спиной Тадесе висит несколько картин на коже. По краям квадратные прямоугольные куски кожи пробиты дырочками, через них пропущены сыромятные ремешки, которые закрепляют картины на простых деревянных рамках. Мне разъяснили потом, что на рамки идет эвкалипт. Его рубят в горах, полешки высушивают, затем колют на планки. Четыре планки врезают друг в друга, в лапу, чтобы торчали концы,— и рамка готова. Сложнее с подготовкой кожи.
— Шкуры берут разные — коровьи, овечьи, все равно,— объясняет Тадесе,— труднее ее правильно приготовить. Вначале шкуру сушат, натягивая на колышки над землей, стараясь ее выровнять. Затем режут на куски для картин, а потом уже очищают. Делают это обычно так: выдерживают в теплой воде, отмокшую кожу очищают от шерсти, жира каменными или железными скребками. Потом обрезают еще раз, как можно ровнее, и растягивают снова для просушки в тени, чтобы кожа не покоробилась. Только после этого натягивают куски на подрамники для рисования, стараясь, чтобы на них больше не попадала вода.
Пишут прямо по коже растительными и минеральными красками. Художник сам придумывает сюжеты: пишет все, что ему придет в голову...
Смотрю на картины, где перемежаются бытовые сцены с библейскими, и думаю, что не все здесь так просто. Явно видны традиции, лубочная манера.
Я уже видел стенные росписи в церквах, старые рукописные книги, украшенные множеством рисунков. Заметно сходство, заимствования. Например, некоторые слова перерисовываются с древнего языка геэз, на котором было написано в прежние времена много светских и церковных книг.
На картинах запечатлены музыкальные инструменты, деревенские орудия труда, убранство воинов, их портреты. Плоскостное изображение, краски без полутонов, застывшие фигуры с большими распахнутыми глазами, словно сошедшие с икон.
И за ними века жизни гураге и других народов Эфиопии, людей с обожженными солнцем лицами.
Аддис-Абеба