Мне становится стыдно.
– Защити его, – шепчет старик. – Останови его…
Я хотел бы ответить, что защитить и остановить – это не одно и то же. Но я не могу ответить. Я смотрю, как плачет старик и как мальчик выбирает самую плохую лодку. Старик не хочет, чтобы мальчик умер. Мальчик не хочет, чтобы племя понесло убыток.
Я вызываю дождь.
В центре мира, там, где днем пылает свет, который люди называют солнцем, сгущаются облака. Я трачу немного энергии – и ливень обрушивается на остров, смывая слезы со щек старика. Капли барабанят по перевернутым лодкам, и мальчик останавливается, глядя в небо.
Дождь холодный.
Люди в деревне просыпаются и молят меня о милосердии.
Я не слушаю их.
Мальчик спускает лодку на воду. В лодке лежит камень надлинной веревке, свитой из копры, – якорь. Мальчик взвешивает его на руках и кивает. Камень тяжелый.
Я вызываю ветер.
Я не делал этого, когда Оахо уплыл в море. Оахо был стар и хотел лишь одного – увидеть звезды. Он увидел их, но глаза его давно уже съели рыбы.
Мальчик упрям. Он гребет, и лодка движется прочь от берега. Почти туда, где на дне моря лежат кости Оахо, опутанные веревкой из копры.
Я могу сделать для мальчика лишь одно.
Я могу показать ему звезды.
Я смотрю на дно. На стеклокерамике почти нет песка, сила Кориолиса относит его к островам. Морское дно темное, словно небо. Гладкое, сверкающее, темное небо.
Я даю команду, и на огромном цилиндрическом корпусе корабля оживают сервоприводы. Мне все равно требуется проверять механизмы – к тому дню, когда корабль достигнет Проциона и для людей откроется новое небо.
Изъеденный метеоритной коррозией лист брони начинает сдвигаться. Очень медленно. Но мальчик еще гребет, мальчик еще борется с ветром, и я должен успеть.
Корабль плывет в пространстве почти четыреста лет. Первый земной колониальный корабль. Ковчег поколений, в ласковом тропическом раю которого живут будущие колонисты.
Большинство устраивает такая жизнь – рыбалка и охота, свадьбы и празднества. Тихий, ласковый рай.
Но всегда находятся те, кто хочет увидеть звезды. Иначе меня не отправили бы в путь длиной в полтысячи лет.
Мальчик бросает весла. Он сидит, вцепившись руками в борта лодки и дышит. Дышит часто и сильно, наполняя легкие воздухом.
А глубоко внизу начинают сиять звезды.
Я должен защищать и оберегать людей. Это смысл моего существования. Каждая жизнь – бесценна, каждая жизнь – протянутая между звездами нить, дорога из прошлого в будущее. Это закон.
Но я не должен вмешиваться, спасая отдельного человека. Всегда и во всем полагаясь на доброго и всемогущего бога, люди перестанут быть людьми. Это тоже закон.
Я могу лишь показать мальчику звезды.
Лодку залило водой, лишь поплавки-балансиры удерживают ее на поверхности. Мальчик обрезает веревку острым ножом из осколка раковины, наматывает веревку на руку. На миг поднимает голову – глядя на меня.
Бросает камень за борт.
И прыгает в воду.
Мне страшно.
В десяти километрах над поверхностью моря, по центральной оси корабля в зоне невесомости, расположены мои основные блоки. Это то, чем я думаю. Но одновременно я – весь плывущий меж звезд корабль. Еще в какой-то мере я – плачущий на берегу старик, погружающийся в пучину мальчик и трясущиеся в хижинах люди.
И я очень хочу спасти того единственного, кто хочет увидеть звезды.
Я еще могу это сделать.
Я лишь не в силах найти для себя оправдание.
Вода вокруг мальчика становится все холоднее и холоднее. Дыхание космоса вытягивает тепло сквозь обшивку, а я трачу энергию лишь на то, чтобы вода в глубине не превратилась в лед. Глаза мальчика открыты, и он смотрит вниз, вдоль натянутой, будто струна, веревки, увлекающей его на дно.
Еще миг – и он увидит звезды.
Но он уже не успеет подняться.
Время, пока я могу его спасти, истекает. А решения все нет и нет. Я знаю, что одна-единственная жизнь не стоит ничего. Ни джоуля энергии, ни оборота сервопривода, ни килограмма воды, сгорающей в топке термоядерного двигателя.
Но я уже нарушил правила, открыв броню заслонок.
Этот мальчик хочет увидеть звезды.
Так же, как те, кто строил мою плоть и учил меня думать.
Я вдыхаю клубящийся вокруг меня водяной пар. Превращаю его в воду – и бросаю в камеру сгорания. Я отдаю команды – и реактор выходит на рабочую мощность. Я касаюсь главного двигателя – и магнитная броня окутывает титановые дюзы.
Вспомогательные системы что-то кричат – это похоже на собачий лай. «Незапланированный маневр»… «расход рабочего тела»… «обоснование»… «обоснование»…
Я становлюсь радаром – и заставляю его увидеть впереди астероид. Немыслимый, чудовищный астероид, несущийся в межзвездной пустоте – прямо на меня.
Вспомогательные системы стихают.
Я снова смотрю на мальчика.
Он видит звезды. Он висит над самым дном и сквозь стеклокерамику видит звезды.
Звезды прекрасны.
Я заглядываю ему в глаза – и вижу отражение звезд в зрачках. Глаза мутнеют от кислородного голодания, но он еще жив.
Звезды прекрасны, почти как люди.
Мальчик слабо ведет рукой, пытаясь сбросить веревочную петлю. Когда-то я так же смотрел на Оахо Три Весла, но тот не сделал этого движения. Он был стар и хотел лишь одного.
А мальчик хочет увидеть звезды и выжить.
Петля затянулась намертво. Мальчик достает нож и перерубает веревку. Бросает последний взгляд на звезды – и рвется вверх.
Глубина – сорок семь метров.
Ему не выплыть.
Когда два закона говорят разное – каждый сам решает, как поступить.
Я поджигаю плазму.
Тонны воды превращаются в газ и вырываются из дюз главного двигателя.
Корабль вздрагивает.
Мир бьется в судороге.
Теперь главное – все правильно рассчитать.
Водяной вал проходит по внутренней поверхности цилиндра, на миг обнажая дно. Я маневрирую, уклоняясь от несуществующего астероида. Есть три вещи, которые я должен сохранить.
Бьющийся в потоках пены мальчик, мечтавший увидеть звезды.
Острова, которым вскоре суждено стать холмами.
Ну и я сам, конечно же.
Из морского дна выдвигаются демпферы. Некоторые не срабатывают, раскрываются не полностью. Надо будет починить… потом.
Цунами пробует острова своим краем. Слизывает пальмовую рощу. И несется на старика, стоящего у кромки отступившего моря.
Мне очень жаль, но тут я бессилен.
Старик видит надвигающуюся из темноты волну. Планктон возбужденно сверкает – и это похоже на звезды.
– Спасибо, всемогущий, – шепчет старик, прежде чем водяной вал накрывает его – и уносит в море.
Цунами уже стихает, но одну жертву море все-таки получило.
Последними включениями двигателя я заставляю волны метаться из стороны в сторону. Подгоняю к берегу оглохшую, ослепшую, нахлебавшуюся воды песчинку – и выбрасываю мальчика на берег.
Буря стихает.
Мальчик лежит на песке и жадно дышит.
Я смотрю на звезды в его глазах. Отворачиваюсь.
Корабль плывет в пустоте.
Звезды красивы.
Почти как люди.
Почти.
Медпрактикум: Рецепты снежной королевы
Едва ли не каждый из нас с раннего детства знает, что боль от ушиба утихнет быстрее, если приложить к травмированному месту лед или подержать его под струей холодной воды. Происходит это потому, что в ответ на охлаждение в организме человека активизируются механизмы не только терморегуляции, но и болеутоления и регенерации. И в результате подобной встряски восстановление поврежденных тканей происходит гораздо быстрее и эффективнее. Эта особенность воздействия холода и легла в основу нового направления здравоохранения – криомедицины.
Древние медики были хорошо осведомлены о способности холода снимать боль и воспаление, снижать температуру тела, повышать сопротивляемость организма неблагоприятным воздействиям. И Гиппократ, и Гален, и Цельс, и Авиценна широко использовали охлаждение для исцеления, и прежде всего заболеваний опорно-двигательного аппарата. Да и на Руси, как известно, давным-давно было принято после горячей бани окунаться в ледяную купель или растираться снегом. В Европе к этой традиции долгое время относились как к чудачеству, и лишь вышедшее в 1886 году сочинение баварского священника Себастьяна Кнейпа «Мое водолечение» в корне изменило прежнее к нему отношение. Толчком к исследованию целительного фактора холода послужила история, произошедшая с самим автором этой работы. Кнейп описывал, как, будучи больным воспалением легких, он, измученный сильным жаром, прыгнул в ледяную воду Дуная, после чего очень быстро пошел на поправку. О важности этого труда можно судить уже по тому, что ни одно сочинение из области гигиены и популярной медицины не переиздавалось столь часто, как книга пастора Кнейпа. Хождение босиком по мокрой траве, влажным камням, холодной воде, а также по свежему снегу названо в ней «самым естественным и простым средством закаливания», а еще способом лечения, особенно для «людей с холодными ногами, горловыми катарами, приливами крови к голове и вследствие этого страдающих головными болями». Методики Кнейпа стали первым сводом правил холодовой терапии, не потерявших своей актуальности и сегодня. Достаточно напомнить, что после операций, родов, при лихорадочных состояниях или при травмах всегда назначается компресс со льдом.