— Моро невиновен! Свободу генералу Моро!
Мадам де Сталь вспоминала: «Генерал Моро произнес в суде одну из прекраснейших речей, какие знает история человечества. Сохраняя необходимую скромность, он напомнил о сражениях, которые выиграл с тех пор, как Францией правит Бонапарт; он попросил прощения за то, что порой высказывал свои мысли с чрезмерной откровенностью. Наконец, в эту опаснейшую минуту он обнаружил разом и незаурядный ум, и беспримерное присутствие духа».
Судьи совещались долго, и семью голосами против пяти Моро был оправдан. После этого всем обязанные Наполеону Тюрьо, Эмар и Гранже собрались на закрытое совещание. На нем было решено, что вердикт суда должен быть обязательно изменен. Иначе Францию — рисовал апокалиптическую картину председатель суда Эмар — ждет новая гражданская война. Тюрьо также напирал на огромное политическое значение процесса — ar Моро необходимо приговорить к смерти и дать Наполеону возможность его помиловать. Гранже и вовсе объявил, что степень виновности Моро не имеет никакого значения. Надо преподать урок страха французам, ибо, как говорил Робеспьер, у всякого благоразумного человека страх — это единственное основание его поведения.
Закончив совещаться, вся троица присоединилась к другим судьям, и Эмар произнес длинную речь, в которой призвал коллег ради безопасности государства изменить свое решение. Когда же ему возразили, что приговор уже вынесен, тот ответил, что вынесен, но не оглашен, а посему ничто не мешает его изменить. Обсуждение затянулось еще на сутки, и Эмару с Тюрьо удалось добиться повторного голосования, в результате которого Моро был осужден на два года тюрьмы. Этот приговор возмутил императора: «Они его решили наказать так, как будто он носовые платки ворует!» Оставлять столь популярную и теперь уже явно оппозиционную фигуру в стране Наполеон не хотел. Тюремное заключение было заменено на бессрочную ссылку за океан — в США, которые находились в дружественных с Францией отношениях. Отъезд генерала в Америку прошел почти незаметно. Наполеоновская газета «Монитор» дала лишь краткое сообщение мелким шрифтом: «Генерал Моро сегодня утром отбыл в Соединенные Штаты».
Смерть генерала Моро в сражении при Дрездене. Фото: CULTURE-IMAGES/EAST NEWS
«За пределы гроба»
Узнав о кончине Моро, Александр I отправил его вдове следующее письмо: «Когда ужасное несчастье, поразившее возле меня генерала Моро, лишило меня опытности и познаний сего великого человека, я все еще питал надежду с помощью стараний сохранить его для его семейства и моей дружбы. Провидение определило иначе. Он умер, как жил, силою души твердой и непоколебимой. Непритворно принимаемое участие составляет единственное утешение в злополучии. Везде в России найдете вы к себе сочувствие, и если вам угодно у нас поселиться, я употреблю все способы украсить жизнь вашу, поставляя себе священным долгом быть вашим утешителем и подпорою. <…> Дружба моя к вашему супругу распространяется за пределы гроба, и я не имею другого способа, хотя отчасти изъявить ее, как сделав что-либо для благоденствия его семейства».
В стане наполеоновских врагов
В декабре 1804 года Моро прибыл в Нью-Йорк, где ему устроили восторженную встречу. Он поселился в Филадельфии, а позже приобрел усадьбу Моррисвиль на красивом берегу реки Делавэр и жил там как частное лицо, занимаясь в основном охотой и рыбной ловлей. К нему приезжали французские политэмигранты и агенты враждебных Наполеону держав, но прославленный генерал все предложения о сотрудничестве отклонял. Когда в 1812 году началась англо-американская война, президент США Джеймс Мэдисон предложил Моро возглавить американскую армию. Но тут пришло известие о поражении наполеоновских войск в России, и генерал счел, что европейские дела его интересуют больше американских.
Надо отдать должное прозорливости Наполеона: как-то уже после русской кампании он, справившись о судьбе Моро, заметил, что рано или поздно генерал окажется в стане его врагов. Так и случилось. В 1813 году Александр I по рекомендации другого бывшего французского генерала, Жана Батиста Бернадотта, ставшего кронпринцем Швеции и присоединившегося к антинаполеоновской коалиции, предложил Моро должность военного советника в штабе союзных армий. Моро согласился, поскольку окончательно уверился в том, что Наполеон ведет Францию к гибели.
В войне генералу долго участвовать не пришлось — 27 августа 1813 года в битве при Дрездене он был смертельно ранен шальным французским ядром. Существует красивая легенда, что Наполеон, вспомнив свое артиллеристское прошлое, сам навел орудие для рокового выстрела «по группе разодетых господ». Предсмертная записка Моро, адресованная жене, заканчивалась словами: «Этой шельме Бонапарту опять повезло. Он и здесь оказался счастливее меня».
Генерала Жана Виктора Мари Моро похоронили в католическом храме Святой Екатерины. Все заботы о погребении взяло на себя русское военное ведомство. Там он и лежит, на одном проспекте со своим славным противником, Суворовым. Посмертно, уже после изгнания Наполеона, Людовик XVIII произвел Моро в маршалы Франции (как, кстати говоря, и Жоржа Кадудаля).
Однако «эта шельма Бонапарт» и после смерти оказался счастливее опального генерала. Слава императора совершенно затмила славу Моро. А ведь когда-то Наполеон ей завидовал: «Меня огорчает слава Моро. Мне ставили в вину его изгнание; так или иначе — ведь нас же было двое, тогда как нужен был только один».
Сергей Нечаев
Ливонская кость в московском горле
Орденский замок в Ревеле, построенный в XIII веке, долгое время был надежной защитой от вражеских армий. Тем не менее в 1561-м жители города в страхе перед русским нападением предпочли отдаться под шведское покровительство и избегли разорений, постигших многие другие поселения Ливонии. Фото: AKG/EAST NEWS
Распад Ливонии и опала реформатора Алексея Адашева осенью 1560 года радикально изменили направление эволюции российского государства и карту Восточной Европы.
Осенью 1559 года царь Иван Васильевич, похоже, разуверился в своих ближайших советниках — ведь они, опасаясь вмешательства Литвы, вели войну в Ливонии крайне осторожно. Новая кампАания в Прибалтике началась зимой. Пока одни отряды разоряли земли «меж Кесью и Вельядом» (нынешними Цесисом в Латвии и Вильянди в Эстонии), сожгли посад у замка Тарваст (Тарвасту в Эстонии), другие обложили расположенную посреди озера на острове крепость Алыст (Мариенбург, современный Алуксне в Латвии). Доставленная на остров артиллерия («наряд») сделала свое дело: после того как пушки «стену до основания розбили», гарнизон сдался. Воеводы с победой вернулись в Псков и получили заслуженные награды — золотые монеты, которые нашивались на шапки.
В апреле в Прибалтику были отправлены крупные силы с «большим нарядом» под командованием боярина князя Ивана Мстиславского и окольничего Алексея Адашева, тогдашнего, говоря современным языком, главы правительства. Он как раз выступал против большой войны с Ливонией, и удаление его из Москвы было знаком царской немилости. Вскоре пришли победные вести: 2 августа на отдыхавший под крепостью Эрмес (Эргеме в Латвии) русский авангард князя Василия Барбашина-Шуйского наткнулись разведчики из отряда Филиппа фон Белля, ландмаршала ордена. С несколькими сотнями воинов Белль храбро атаковал намного превосходившее его по численности русское войско, но вскоре был окружен и разгромлен. На поле боя «немцы» оставили около 300 человек; среди пленных оказались сам ландмаршал и несколько орденских комтуров.
Этой битвой закончилась военная история Ливонского ордена — ни сил, ни желания воевать с Москвой рыцарство не имело. Теперь ливонцы рассчитывали только на крепостные стены и помощь соседей. Стены спасали не всегда. Четырехнедельная осада Феллина — резиденции магистров ордена — завершилась не штурмом, а бунтом требовавших платы наемных кнехтов. Тщетно «добрый старый магистр предлагал им в залог золотые и серебряные цепи, клейноды и драгоценности стоимостью вдвое против следуемого им жалованья, пока он будет в состоянии начеканить монету для уплаты им. Но эти канальи и изменники не согласились на предложение Фюрстенберга и заявили, что сдадут крепость московиту. Это они и сделали», —сообщал в своей хронике рижский бургомистр Франц Ниенштедт. Вслед за Феллином пали крепости Тарваст и Полчев (Оберпален, ныне Пылтсамаа в Эстонии). Помещики бежали в Ревель и Ригу, а орденские начальники и епископы спешно продавали свои владения. Наемники, не получая регулярно своей платы, грабили и жгли окрестные селения.