Она смотрела на него, широко распахнув голубые глаза.
– Ты хочешь сказать, что собираешься пытать животных?! Чтобы заставить их говорить?!
– Я же говорил, что ты расшумишься.
– Джерри, ты разве не понимаешь – это же просто болезнь!..
– Еще бы. Как у Пастера, когда он говорил о микробах. Как у Энштейна, когда он говорил об искривленном пространстве. Как…
– Но другие животные – которых ты… разрезал… Где ты их взял?
– Я ведь говорил, что живу в Редвудском каньоне. Говоря грубую правду – в хижине. А называя все до конца своими именами – в хибаре. Тут уж одно из двух: или налаживать личную жизнь, или спасать неразумное человечество. Так вот, в каньоне полно живности: кролики, суслики, сумчатые крысы-гоферы, олени, еноты, белки, бурундуки, ящерицы, лисы, ласки, куницы – кого только нет. И вот когда я вижу животных, которые отличаются от нормальных – я говорю не о больных или окрашенных необычно, – я пытаюсь их поймать или подстрелить. Признаться, пока я не много узнал таким образом, и к тому же был неосторожен, а некоторые из моих соседей имеют обыкновение совать нос не в свои дела. Они на меня донесли – меня оштрафовали и вынесли предупреждение. Старая история, – добавил он с горечью, – всякий раз, когда пытаешься кого-нибудь спасти, можешь быть уверен, что эти же люди тебя и распнут. Ну да теперь-то я знаю, что мне делать, и добьюсь своего – у меня будут доказательства на магнитной ленте и кинопленке, и это убедит их всех.
– И ты действительно считаешь, что если станешь пы тать всех этих животных, ты заставишь кого-нибудь из них заговорить по-английски? И даже запишешь на пленку…
– Да, – твердо кивнул он и похлопал по записной книжке в кармане рубашки. – Вот это доказывает, что я прав. Сотни случаев. Кошки, которые не вылизывают некоторые части тела, потому что не могут принять позу, естественную для каждого котенка. Петухи, которые дерутся, но в интервалах драки не клюют и не роют землю. Крот, который не откусывает головы пойманных червей… Я мог бы продолжать часами. Я понимаю, что некоторые из них были обычными животными с какими-то отклонениями от нормы. Но спустя какое-то время развивается инстинкт, если хочешь, нюх на чужих. Сотни биологов видели то же, что видел в своих путешествиях Дарвин, но он единственный разглядел за фактами систему… Я же увидел систему в естественных, казалось бы, отклонениях. Я, конечно, могу ошибаться, но вероятность того, что я прав, очень велика. Если мир не будет предупрежден, за разведкой может последовать и захват. Но если мы будем готовы…
Она некоторое время молча смотрела на него, потом жалеюще покачала головой.
– А тебе не приходит в голову, – заметила она, – что такие твои шпионы прежде всего не дали бы себя поймать?
– Наоборот! Они же не знают о моих намерениях и подозрениях и могут специально зайти в ловушку, чтобы получить возможность изучать людей вблизи.
Это ее на минуту озадачило, но потом она сказала:
– А с другой стороны: ты не боишься, что, если они шпионы и захватчики, они могут тебя убить? Если ты под берешься к их секретам?
– Могут, – хмуро согласился он. – Но я надеюсь на то, что, будучи шпионами, они не имеют оружия; согласись, вряд ли имеет смысл рисковать попасть, допустим, под машину, чтобы тот, кто наткнется на тело, обнаружил некие странные предметы, животным не положенные… Как я понимаю, они тут пока в основном для сбора информации. Есть, конечно, риск, что они могут общаться на большом расстоянии; но риск не слишком большой, не то у меня уже были бы проблемы с теми, кого я поймал или подстрелил раньше. Во всяком случае, других они предупредили бы.
– Похоже, у тебя на все найдется ответ, – сухо сказала она. – И ты намерен теперь мучить всяких маленьких зверюшек.
– Почему обязательно – маленьких? Я видел, например, оленя, который не был оленем, медведя, который прошел мимо меда и головы не повернул…
– Я могу прийти… посмотреть?
Он был заметно удивлен.
– Посмотреть?.. Но я думал… это неприятное дело, я не отрицаю. Я должен это сделать – но ты… – Он замолчал и жестко посмотрел на нее. – Это что – проявление скрытого садизма? После всех этих жалостливых протестов хочется – просто разнообразия ради – крови и визга зверюшек? Вот что, барышня, прощайте; мы с вами друг друга не поймем. Оставим эту тему – и помните, это не я к вам подошел, вы сами напросились на знакомство. Уходите, меня от вас тошнит!
Она встала – высокая, гибкая, очаровательная, с безупречным профилем Снежной Королевы.
– Вы очень глупый и несправедливый человек. Я вас ненавижу!
Она удалилась с видом императрицы.
– С кем только не столкнешься… – мрачно пробормотал он. – И вот таких я пытаюсь спасти? Вот ведь, такая на вид милая, чистенькая… А, к черту ее! Наверно, это просто болезнь, и она ничего не может с собой поделать; ладно, но только не в моей лаборатории – достаточно скверно уже то, что мне приходится делать грязную работу, незачем устраивать из таких вещей спектакль…
Было уже совсем темно. Он неуклюже поднялся и побрел к своему драндулету. Почему-то он был уверен, что она сидит в машине – до города было далековато. Но она ушла. Он несколько раз позвал ее по имени, но она не отозвалась. Наконец он пожал плечами, завел мотор и укатил.
На следующее утро Джерри, стиснув зубы, готовился начать долгое и достаточно неприятное «исследование». Отвратительное, прямо сказать, исследование – но так же как некогда другой фанатик, Джон Браун, был готов убивать правых и виноватых в своем крестовом походе против рабства – борьба с рабством сама по себе была достаточным оправданием любого действия, так и Джерри полагал, что высокая вероятность правоты его предположений оправдает истязание беспомощных животных.
Сомнений хватило лишь, чтобы начать с того из пленников, в чьей сущности он сомневался меньше всего. Ведь мышь, скажем, хоть и вела себя необычно для грызуна, с меньшей вероятностью могла быть шпионом – хотя Джерри и говорил себе, что это глупая предубежденность, не обязательно соответствующая истине. Равным образом ему было бы трудно заставить себя мучить по-диснеевски симпатичного кролика. Конечно, нечестно, что тот, с кого он решил начать – молодой енот, – должен быть принесен в жертву лишь из-за своей бандитской наружности, так удачно дополненной черной маской на морде. В таком деле, Джерри понимал это, судить по внешности нелепо; жуликоватый, хитрый енот может оказаться просто зверем с поведенческими аберрациями, а милая мышка с блестящими глазками-бусинками, вполне возможно, являет собой главного вражеского агента. Но надо же с кого-то начать!..
Джерри натянул толстые перчатки, вытащил енота из клетки и не без труда привязал его к массивному столу, специально оборудованному для этой цели. Обездвиживать зверя совершенно, как делается при тонких операциях, необходимости не было; для операций, кстати, применяется и обезболивание… Все, что было нужно Джерри, – это лишить животное возможности вырваться.
Затем он зажег маленькую бутановую паяльную лампу и приблизился с ней к пленнику.
– Я знаю, что ты понимаешь меня, – обратился он к еноту, – так что притворяться нет смысла. Ничто не остановит меня, чтобы медленно сжечь тебя заживо – если только ты не ответишь мне по-английски, кто ты, кто тебя послал и зачем, и подробно. Теперь мы друг друга понимаем, верно?
При звуках его голоса енот перестал биться в стягивающих его ремнях и взглянул на Джерри яркими дикими глазами. Затем он возобновил попытки вырваться, хрипло дыша и тихо ворча.
– Как хочешь, ты сам выбрал. Значит, остается только болезненный способ, – произнес Джерри лишенным выражения голосом. Его лоб вдруг покрылся испариной. – Может быть, ты не знаешь, как обжигает огонь? Может, на твоей планете не бывает несчастных случаев с ожогами? А может, в своем естественном виде ты не умеешь испытывать боль или даже умеешь не испытывать ее сейчас? Может быть, ты тогда попытаешься изображать, что тебе больно, но я знаю, как проверить это, – и не скажу тебе, как. Если ты не можешь испытывать боль – я буду знать, что прав, и с тем большими усилиями стану… доискиваться правды… Впрочем, начнем сначала.