Первый камень в основание пьедестала памятника был заложен 5 августа 1884 года. Он покоился на фундаменте Форта Вуда, возведенного здесь еще в 1811 году. Необходимые на строительство пьедестала деньги поначалу собирались крайне тяжело — известные американские миллионеры не горели желанием тратить на это предприятие ни цента, а большинство американцев вообще считали, что коль скоро статуя — это дар городу Нью-Йорку, то именно его жители и должны взять на себя все расходы. Ситуация начинала приобретать угрожающие формы. И тут свой голос в защиту проекта подал Джозеф Пулитцер — тот человек, который известен как основатель престижной международной премии, названной его именем и присуждаемой за достижения в области журналистики. На страницах принадлежащей ему газеты World Пулитцер развернул беспрецедентную критикански-агитационную кампанию, резко осуждавшую граждан, а особенно людей состоятельных, за непростительную пассивность и отсутствие должного патриотизма, и призывавшую жертвовать на сооружение пьедестала всех, кому небезразлична идея, призванная символизировать столь почитаемую в Америке свободу. Результатом этой газетной пропаганды стал тот факт, что к лету 1885-го была собрана необходимая сумма, составившая 225 000 долларов, из них — 125 тысяч удалось собрать Американскому Комитету по строительству и 100 тысяч — Джозефу Пулитцеру.
И, наконец, в июне 1885 года статуя Свободы прибыла из Руана в Нью-Йорк. 350 ее частей, упакованных в 214 ящиков, были доставлены в городской порт на фрегате «Isere». Сборка производилась в течение четырех месяцев, за это время без помощи каких-либо внешних конструкций рабочие к возведенному на первом этапе металлическому каркасу прикрепляли бронзовые части статуи с помощью 300 000 бронзовых же заклепок.
28 октября 1886 года президент Соединенных Штатов Америки Гровер Кливленд официально принял статую, преподнесенную французским народом в дар американскому. В его речи, посвященной этому событию, были такие слова: «Мы никогда не забудем ни того, что Свобода выбрала себе здесь дом, ни того, что ею избранный алтарь никогда не будет заброшен».
До начала Первой мировой войны символом Америки была фигура Колумбии. Но когда Министерство финансов США в надежде покрыть хотя бы часть военных расходов дало разрешение на печать плакатов с изображением статуи Свободы, получив выручку с продаж, составившую почти половину военного бюджета, то стало ясно, что же именно является подлинным символом Свободы и Независимости страны. 15 октября 1924 года 30-м президентом США Кальвином Кулиджем статуя Свободы была объявлена Национальным памятником государства.
Егор Земницкий
Роза ветров: Сказки черного леса
Этот город, расположенный в живописной горной долине, с виду довольно скромен. Здесь нет уносящихся в небо соборов, пышных дворцов и необъятных площадей. Жизнь течет размеренно, не напоказ, как сама река с загадочным названием Оос, чье дно зачем-то выложено брусчаткой. Сдержанность этого города — сдержанность аристократа, одинаково воспринимающего и подарки судьбы, и ее удары.
Баден-Баден… Сюда приезжали любить и умирать, здесь за одну ночь становились миллионерами и в одночасье теряли все. С виду невозмутимый, он насквозь проникнут духом фатализма и куража. Быть может, поэтому сюда всегда влекло русского человека. Баден-Баден — это место, где трезвый немецкий расчет уживался с русским размахом. Нареченный в начале XIX века «летней столицей Европы», Баден-Баден, в сущности, всегда оставался вотчиной русского барства, русской слободой на немецкой земле.
Впрочем, дело не только в «размахе». Истории было угодно, чтобы этот небольшой немецкий городок породнился с Россией в прямом смысле слова и на самом высоком уровне.
Город невестЭто родство «спровоцировал» Иоганн Вольфганг Гете: будучи при баденском дворе, он назвал детей наследного принца «красивыми и милейшими». Слова поэта дошли до слуха русской императрицы Екатерины II. Не случайно несколько лет спустя она послала в Баден графа Н.П. Румянцева с важной миссией: разузнать, о которой из двух дочерей — 11-летней Луизе Августе или 9-летней Фредерике Доротее — стоит подумать как о невесте для ее любимого внука Александра. Выбор Румянцева остановился на старшей дочери. «Madame! — докладывал он Екатерине в Санкт-Петербург, — принцесса Луиза крепка и развита лучше, чем другие дети ее возраста. Она очень мила, хотя и не абсолютная красавица. Хвалят характер и расценивают ее фигуру и свежесть как надежную гарантию здоровья».