На кораблях экспедиции, несколько месяцев находящихся в плавании, по прибытии к Маркизским островам стала ощущаться нехватка продовольствия. Поэтому Крузенштерн, рассчитывая пополнить запасы продуктов на Нукагиве, запретил самовольную торговлю с островитянами. Он издал письменный приказ, воспрещающий выменивать какие-либо предметы у местных жителей, пока экспедиция не будет снабжена свежим продовольствием. Резанов проигнорировал приказ капитана, а Крузенштерн, не церемонясь, решительно воспрепятствовал самочинному торгу. Этот инцидент и явился поводом к последовавшему столкновению, ставшему кульминацией конфликта. Непосредственные участники этих событий – Резанов и Ратманов – приводят довольно подробное описание произошедшего.
Вот версия Резанова. «Чувствуя такие наглости, увидя на другой день на шканцах Крузенштерна, что было мая 2-го числа, сказал я ему: „Не стыдно ли вам так ребячиться и утешаться тем, что не давать мне способов к исполнению на меня возложенного“. Вдруг закричал он на меня: „Как вы смели мне сказать, что я ребячусь“. – „Так сударь мой, сказал я, весьма смею, как начальник ваш“. – „Вы начальник! Может ли это быть? Знаете ли что я поступлю с вами, как не ожидаете?“ – „…Матросы вас не послушают, я сказываю вам, что ежели коснетесь только меня, то чинов лишены будете. Вы забыли законы и уважение, которым вы и одному чину моему уже обязаны“. Потом удалился я в свою каюту. Немного спустя, вбежал ко мне капитан, как бешеный, крича: „Как вы смели сказать, что я ребячусь, знаете ли, что есть шканцы? Увидите, что я с вами сделаю“… Потом капитан ездил на „Неву“ и вскоре возвратился, крича: „вот я его проучу“. Спустя несколько времени, приехал с „Невы“ капитан-лейтенант Лисянский (командир „Невы“) и мичман Берг (Берх), созвали экипаж, объявили что я самозванец и многия делали мне оскорбления, которыя, наконец, при изнуренных уже силах моих повергли меня без чувств. Вдруг положено было вытащить меня на шканцы к суду… послали лейтенанта Ромберга, который пришед ко мне, сказал: „Извольте идти на шканцы, офицеры обоих кораблей вас ожидают“. Лежа, почти без сил, отвечал я, что не могу идти по приказанию его. „Ага! Сказал Ромберг, как браниться, так вы здоровы, а как к разделке, так больны“.
Я сказал ему, чтобы он прекратил грубости, которые ему чести не делают и что он отвечать за них будет. Потом прибежал капитан. «Извольте идти и нести ваши инструкции, кричал он, оба корабля в неизвестности о начальстве и я не знаю, что делать». Я отвечал, «что довольно уже и так вашего ругательства, я указов государевых нести вам не обязан, они более до вас нежели до офицеров касаются, и я прошу оставить меня в покое», но слыша крик и шум: «Что трусить? Мы уже его!» решился я выдти с высочайшими повелениями. Увидя в шляпе Крузенштерна, приказал ему снять ее, хотя из почтения к императору и прочтя им высочайшее мне поручение начальства, услышал хохот и вопросы, кто подписал? Я отвечал: «Государь ваш Александр». – «Да кто писал?» «Не знаю», сказал я . – «То-то не знаю, кричал Лисянский, мы хотим знать кто писал, а подписать-то знаем, что он все подпишет». Наконец все, кроме лейтенанта Головачева, подходили ко мне со словами, что я бы с вами не пошел и заключили тем: «ступайте, ступайте с вашими указами, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна».
А вот видение этих же событий, зафиксированное в дневнике Ратманова. «Здесь господин амбасадор обнаружил вовсю свой характер и открыл черную свою душу – он назвал капитана ребенком за то, что капитан приказал от прикащика Американской компании отобрать топоры, которые он начал диким продавать за безделушки, отчего совершенная остановка сделалась в покупке свиней. Но сам сказавши все сии грубости, упомянул, что он все, а капитан ничего; с которым мы отправились из России и которой шеф экспедиции; мы слыша от посла, что он всем начальствует, требовали, чтобы объявил имянное повеление, но он не хотел, я думаю, что он сие выдумывает, и более потому, что должен бы объявить вступая на корабль, что он начальствует, а не спустя 10 месяцев; зделал мои предложения, чтобы с ним поступить, как с нарушителем общественного спокойствия; которой своими выдумками разделяет согласие, выдавая себя начальником, когда не имеет чем доказать. Когда он по третьей прозбе вышел на шканцы в туфлях без чулок, лучше сказать совершенной неряхой и в таком то образе прочитал именное Его Императорского Величества повеление, которым он начальствует. – Итак в тех островах, куда отправлялись еще ребяческие свои желания, наконец достигнув их, и к сожалению нашел нестоющее новое начальство. Но инструкция подписана „Александр“, и мы с благоговением повянуемся.