Посол, еще подходя к Бразилии, прошел ко мне в каюту… и, за секрет показал свою инструкцию; и я, увидев государев рескрипт – ужаснулся что в таком небрежении, и что его давно уже не объявил, но он в ответ сказал, что еще будет время, с которого времени я осмелился иметь подозрение; и по сему то подозреватель я настаивал всех более объявить вслух, и если бы не объявил может быть поступлено бы было как с самозванцем».
В процитированных документах есть два важных момента, на которые стоит обратить внимание. Во-первых, Резанов начинает публично выяснять отношения с Крузенштерном на шканцах – месте, особо почитаемом на корабле. Любые пререкания с капитаном корабля на шканцах, а уж тем более оскорбления или намек на неповиновение команды, считаются тяжелейшим проступком. Для Крузенштерна, боевого морского офицера, прилюдные оскорбления на шканцах были просто невыносимы. Поэтому он не смог удержать себя в руках и последовал такой взрыв. Во-вторых, Резанов еще у берегов Бразилии в частной беседе показал Ратманову царский рескрипт, поставив того в крайне двусмысленное положение – указ не был оглашен официально и не вступил в силу, хотя, узнав о его существовании, Ратманов не мог с ним не считаться. Именно поэтому он упорнее других настаивал на объявлении указа, подозревая, что Резанов демонстрировал ему фальшивку.
Более того, Ратманов не остался равнодушным к откровениям Резанова и постарался через военно-морское начальство изменить решение императора, направив из Бразилии следующее письмо товарищу министра военно-морских сил П.В. Чичагову: «Ваше Превосходительство Милостивый Государь Павел Васильевич, распри, происходящие чрез господина действительного камергера Резанова, которому желательно получить начальство над экспедициею, порученной капитан лейтенанту Крузенштерну, понудило меня утрудить В.П. (ваше превосходительство. – Прим. авт.) письмом сим: ежели сверх моего чаяния, предписано будет приказать первому командование, – уверен будучи, что последний под начальством господина Резанова остаться не согласится, и из того места отправится в Россию. А как я предпринял вояж сей по дружбе с капитан лейтенантом Крузенштерном, которую издавна к нему имею, то сим покорнейше прошу В.П. и меня, как старшего морского офицера, от начальства господина Резанова избавить, и вместе с капитан лейтенантом Крузенштерном возвратить в Россию, ибо поступки его с капитаном для всех благородных душ весьма не нравятся.
А посему к несчастию оставшись командиром уже непременно и со мною тоже воспоследует, причем моя непорочная пятнадцатилетняя в лейтенантском чине служба от такого человека может пострадать. А при том характер его от времени до времени открывается и обнаруживает его душу. Не стыдится уже он заранее делать угрозы, что выучит и покажет свою власть в Японии и в Камчатке!..»
После скандала, произошедшего у Маркизских островов, Резанов, по его словам, тяжело заболел и не покидал своей каюты до прибытия в Петропавловск. Между тем в дневниках «узника», к которому якобы даже не допускали врача, мы найдем весьма пространное описание Гавайских островов, посещенных кораблями экспедиции в июне 1804 года. Отсюда «Нева» отправилась к берегам Аляски, а «Надежда» взяла курс на Камчатку.
Худой мир после доброй ссорыПо прибытии в Петропавловск Резанов вызвал к себе камчатского коменданта Павла Ивановича Кошелева и потребовал суда над Крузенштерном. Подобного рода дела, конечно, не были прерогативой камчатского коменданта, который тем не менее должен был как-то реагировать на требования Резанова. Однако генерал-майор Кошелев не стушевался перед высоким царским сановником и столь разумно, и спокойно провел расследование всех обстоятельств дела, что сумел примирить конфликтующие стороны.
В 1877 году историк, капитан первого ранга А. Сгибнев, используя записи Резанова, вкратце изложил его версию этого примирения: «Как не старался Крузенштерн оправдать свои поступки, но когда дело дошло до очных ставок и намерения Кошелева отрешить его от командования судном, он сознался в своей виновности и просил Кошелева принять на себя посредничество в примирении с Рязановым. Кошелев, будучи и сам поставлен этим делом в неприятное положение, с готовностью принял на себя роль примирителя, и успел в этом. Рязанов согласился забыть все прошлое, но с тем непременным условием, чтобы Крузенштерн и все остальные офицеры, оскорбившие посланника, извинились перед ним в присутствии Кошелева. Крузенштерн согласился и на это предложение. 8 августа 1804 года командир корабля „Надежда“ и все офицеры явились в квартиру Резанова в полной форме и извинились в своих проступках».