Вскоре генерал умер. Натали оформляет с Трофимовским законный брак. У нее рождаются еще двое детей. Младшую девочку называют Изабеллой.
Детство ее прошло в Женеве, в поместье «Вилла нова», утопающем в экзотической зелени. По сути то была огромная жилая оранжерея... Может, именно здесь девочка прониклась духом дальних странствий? Но не только аромат цветков тропических лиан впитала юная Изабелла. От отца она унаследована теорию равенства полов и свободных нравов, еще в детстве отличалась гордым и независимым характером. Лет двадцати от роду девушка отправляется с семьей в Алжир, бывший тогда французской колонией, и надолго оседает в одном из приморских городов. После смерти родителей она принимает девичью фамилию матери — Эберхарт. Сестры и братья разъезжаются кто куда. Изабелла остается одна. И тут полностью раскрывается ее независимый характер. Изабелла осваивает арабский язык, обучается езде на лошадях, да не на простых, а на быстрых арабских скакунах. Она не появляется в богатых европейских салонах (в колониальном Алжире у власти фактически стояли несколько знатных белых семей). Изабелла принимает ислам и, сказав «адье» соседям и знакомым, удаляется в Богом забытый оазис Эль-Уэд.
Да, социалистические идеи явно повлияли на мировоззрение девушки. Но в соединении с мусульманской религией они дали какие-то небывалые, особые плоды. Жизнь гордых и независимых бедуинов кажется ей прообразом идеальной жизни, Изабелла становится кочевницей. Сахарской амазонкой с миловидным русским лицом и белой кожей.
Из дневника Изабеллы Эберхарт:
«Теперь я одна на земле ислама, в пустыне, вдали от цивилизации, от ее лицемерных комедий, я свободна, и, мне хорошо».
...Дюны, желтые дюны до горизонта. Только изредка над песком и щебнем встают пыльные зеленые холмики. Это кроны пальм, и не поймешь сразу — мираж это или настоящий оазис. Кроны деревьев, прячущихся по низинам от раскаленного дыхания пустыни, настойчиво тянутся к водоносным слоям и по капле вытягивают из сухой почвы ее последнюю влагу.
Изабелле нравится жить рядом с пальмами, на этих прохладных островках среди огнедышащей Сахары. Она всерьез увлекается литературным трудом и старательно описывает красоты местной природы и особенности жизни кочевников-бедуинов. Она одевается попеременно то в жизнерадостные белые накидки, то в суровые черные покрывала, становясь поочередно то просто европейской женщиной, бежавшей от земной суеты, то бедуином Махмудом, наравне с мужчинами кочующим под открытым небом с горстью фиников — единственной пищей на несколько дней пути.
Из дневника Изабеллы Эберхарт:
«Эта трудная жизнь в пустыне формирует во мне человека действия, спартанский образ жизни помогает мне выжить».
И происходит невероятное. Закрытое сахарское сообщество, святая святых ислама, открывает двери европейской женщине! Ее часто видят верхом на арабском скакуне и за кальяном в мавританских кофейнях. Мусульманские проповедники единогласно избирают ее в полузакрытое братство Кадырийя. Тайные секты, атмосфера мистики, посвящение в секретные доктрины ислама, курящиеся благовония, зыбкая грань между реальностью и миражом...
Тайны уединенной жизни обитателей Сахары не раскрыты до сих пор. Туареги, берберы и иные обитатели пустыни весьма неохотно пускают к себе посторонних, и поныне замкнутая общность пастухов-номадов Сахары остается одной из самых закрытых на Земле. (То, что показывают туристам в Тунисе — псевдопещеры мнимых троглодитов, — жалкое подобие жилищ настоящих пещерных жителей, обитавших в великой пустыне еще во времена Геродота.)
Из дневника Изабеллы Эберхарт:
«Мокрые спины танцоров, узкое помещение в чаду кифа — наркотического растения, широко открытые глаза людей, введенных в состояние транса, эротические движения тел, глухая дробь барабанов перемежаются со звоном серебряных украшений...»
Такая жизнь просто не могла не изобиловать опасностями. В 1901 году фанатик из числа сектантов-соперников нападает на девушку и наносит ей саблей тяжелые ранения. Поправившись, она... защищает в суде обидчика и настраивает судей против себя. В результате сектант отправляется на каторгу, а Изабеллу выдворяют из Африки.
Она оказывается в Марселе, этом перекрестке средиземноморского мира, и неудивительно, что именно там встречает своего старого друга — Слимана, с которым познакомилась в странствиях по Сахаре. Она выходит за него замуж. И снова в Алжир, теперь уже на законных основаниях вместе с мужем. Амазонка становится семейной дамой. И — журналисткой! В местных газетах появляются ее репортажи и очерки из сахарской «глубинки». К сожалению, они не дошли до наших дней. Но зато сохранились другие произведения нашей соотечественницы — ее повести, новеллы и даже романы, где герои оказываются на перепутье двух миров — Востока и Запада. Они немного наивные, как и она сама, ее герои, они честные и справедливые, и они не жильцы в мире, где правят совсем другие законы...
Ее новеллы (мы надеемся, что найдем все же возможность познакомить с ними наших читателей) несут ощущение какого-то душевного надлома, почти все они кончаются трагически. Может, Изабелла чувствовала и свой близкий конец?
Смерть ее была нелепа и... невероятна, как и вся жизнь русской бедуинки. В 1904 году невиданной силы ливни обрушились на оазис Айн-Сайфа, где в то время жила Изабелла. Мощные потоки мутной воды, сметая все на своем пути, в мгновение ока уничтожили глиняные хижины, превратив в грязное месиво когда-то процветающий оазис. В живых не осталось никого. Изабелле было тогда двадцать семь лет.
«Загадкой святой Руси», перекинувшей мостик к мусульманскому братству», называли эту девушку в Северной Африке. В последние годы в странах Магриба возродился интерес к жизни и творчеству Изабеллы Эберхарт. Вышла ее биография, несколько томиков произведений нашей соотечественницы, писавшей на французском, быстро разошлись с прилавков книжных магазинов. У нас же она по-прежнему никому не известна...
...Наш небольшой караван, пройдя по «стране жажды и страха», подошел к границам песка и соли. Дальше идти было нельзя — острые осколки кварцитов могли серьезно покалечить ступни верблюдов. Мы спешились и, пошатываясь, какое-то время привыкали к земной тверди. Справа от нас несколько туарегов, укутанных в синие одежды, седлали верблюдов для дальнего перехода. У одного висел на поясе меч с рукоятью в виде буквы «Т» — в честь царицы Танит, покровительницы их матриархальных традиций. Жен-шины и сейчас главенствуют в их обществе, и сами выбирают себе мужей — этот обычай у этнографов называется полиандрией. Изабелла знала об этом и старалась хоть немного пожить жизнью этих людей, к которым она стремилась весь свой короткий век.
Николай Непомнящий
Женские капризы: Принцесса Сиама
Уважаемая редакция!
С большим интересом прочел, опубликованную в №8 вашего журнала, статью Валериана Скворцова. («Охотники за головой», 1996 г. — Прим. ред.)
В развитие одного из абзацев этой статьи, где речь идет о принце Чакрибоке и его русской жене, предлагаю вашему вниманию мой материал о принцессе Сиама, основанный на документальной книге о ней.
Материал был опубликован летом этого года в одной из русскоязычных газет Чикаго.
С уважением, Илья Куксин, Чикаго, США
В своей лучшей книге — знаменитой «Повести о жизни» — Константин Паустовский рассказал красочную легенду о киевской гимназистке Весницкой, ставшей королевой Сиама.
Паустовский писал, что в начале нашего века в Англии — не то в Кембридже, не то в Оксфорде, учился один из сыновей короля Сиама. Он плохо переносил морские путешествия и ездил домой через Европу, Россию и Индию. В одной из таких поездок он простудился, схватил воспаление легких и лечился в Киеве. Там он познакомился с прелестной гимназисткой Весницкой, и любовь, как говорится, вспыхнула с первого взгляда. Принц вылечился, покинул Киев, затем вернулся туда инкогнито и уговорил Весницкую выйти за него замуж. Она согласилась, и принц увез ее в Сиам. Через некоторое время король умер, и принц занял престол, а его жена стала королевой этого экзотического государства. Но родственники короля, и особенно его придворные, невзлюбили королеву-иностранку и отравили ее. Опечаленный король воздвиг великолепный памятник на могиле возлюбленной. Паустовский даже описывает этот памятник: «Высокий слон из черного мрамора с золотой короной на голове стоял, печально опустив хобот, в густой траве, доходившей ему до колен».