— А дочки твои чем занимаются? — спросил я.
— Помогают по хозяйству. Пока они замуж не выйдут, их нельзя отпускать далеко от дома, — ответил Люсьен.
Я не стал уточнять, почему, но мне вспомнился один интересный случай, произошедший, правда, в соседней стране Буркина Фасо, в пригороде столицы Уагадугу. Как-то вечером мы отправились с приятелем за пивом. Нужно было пересечь большой, с три футбольных поля, неосвещенный пустырь. По дороге догнали компанию девочек-подростков и спросили у них, где здесь ближайшая лавка.
Вместо ответа девочки с веселыми криками облепили нас со всех сторон, схватив за руки и обняв за плечи, и с озорным смехом повели по дороге. Похоже, им было страшно интересно прикоснуться к человеку другой расы, и они наперебой делились впечатлениями, взвизгивая от восторга.
Это были обычные школьницы лет четырнадцати, чистые и непосредственные в своих проявлениях, но я с тех пор стал лучше понимать, что означает известное выражение «африканская страсть». Когда из темноты показались жилые дома, девочки отпустили нас и продолжали путь на почтительном расстоянии и уже молча. Видно было, что за нравственностью в местных семьях следят строго.
Говорят, что в Африке дети сильнее привязаны к родителям, чем, скажем, в Европе. Может быть, это происходит оттого, что первые месяцы после рождения матери носят их у себя за спиной, и телесный контакт длится дольше? Что интересно, я ни разу не видел, чтобы ребенок, висящий в тряпке на спине матери, плакал. Обычно он крепко спит, прижавшись головкой к материнскому телу, даже когда его мама мчится на мопеде, прыгая на кочках.
— Ты все-таки не торопись помирать, — говорю я Люсьсну. — Может, пригодишься еще своим детям.
Люсьен задумчиво улыбается и пожимает плечами:
— Не нам решать...
Владимир Добрин
Бенин
2001 и дальше: Следим за сменою ненастий...
Наш страх перед катастрофой лишь увеличивает ее вероятность. Я не знаю ни одного живого существа, за исключением разве что насекомых, которые бы отличались большей неспособностью учиться на собственных ошибках, чем люди.
(Бертран Расселл, английский философ и математик.)
Начало этой статьи я переписывал раз пять. Казалось логичным предварить рассказ о природных катастрофах свежим сообщением о стихийном бедствии. Поздней осенью пришла весть о сильном наводнении в Польше — и поначалу статья начиналась именно с этого.
Не успел я написать и половины — очередная новость: наводнение в Индонезии. Затем последовали: сообщение об извержении вулкана (тоже в Индонезии), урагане в Бангладеш, сильнейшем землетрясении на Камчатке (один радиообозреватель провозгласил, что интенсивность его составила 14,5 балла; это известие меня вообще поставило в тупик, ибо в нашей стране принята 12-балльная сейсмическая шкала, если же говорить о магнитуде, то и она — по шкале Рихтера — не может быть больше 12 баллов), наконец об ожидаемом цунами на острове Кунашир...
Я понял всю ошибочность первоначально выбранного подхода. Неверно говорить о «свежести» того или иного стихийного бедствия. Практически каждый день на планете Земля происходит природная катастрофа — разнятся только масштабы и интенсивность. К тому времени, как выйдет журнал с этим материалом, список, конечно же, пополнится — увы, как ни печально, но пополнится и список жертв... Еще более неверно говорить о том, какое бедствие более страшное, а какое — менее... — неверно, прежде всего с этической точки зрения.
Для человека, близкие которого погибли от смерча, скажем, в Воронежской области, или для жителя Сахалина, пострадавшего от майского землетрясения 1995 года, самые страшные природные катастрофы — именно эти, а не какие-нибудь другие, не наводнение в Бангладеш, хотя там счет смертей может идти на сотни тысяч (равно как бангладешскому крестьянину, потерявшему дом и семью во время наводнения, нет никакого дела до извержения Этны, а засуха в Сахеле вообще кажется чудовищной насмешкой судьбы).
Стихийные природные явления и процессы потому и называются бедствиями, что все они несут с собой разрушения и смерть. А страшнее гибели человека нет ничего, потому что каждый — единственный.
К сожалению, люди чаще всего не представляют истинный размах стихийных бедствий: человеческая память так устроена, что не любит держать в себе страшное. Но для разговора о том, что нас может ожидать в ближайшем будущем, придется это страшное всколыхнуть. Кто-то из великих когда-то сказал: напомнить — значит предупредить.
История человечества во многом, если не во всем, определяется природными катастрофами либо же их последствиями. Гибель Помпеи — при относительно небольшом размахе бедствия (тогда, в 79 году нашей эры, от взрыва Везувия погибло около двух тысяч человек) — стала фактом не только исторической летописи, но и мировой культуры.
Извержение вулкана Санторин примерно в 1628 году до нашей эры уничтожило целую цивилизацию — минойскую: многие считают, что именно эта катастрофа породила впоследствии миф о гибели Атлантиды.
Библейская история о Ное, шумерская легенда о Зиусудре, а также многие другие мифы народов мира говорят о страшном стихийном бедствии — потопе, который, видимо, случился в стародавние времена, на заре цивилизации.
Углубимся в совсем уже древнюю историю. Глобальные похолодания — ледниковые периоды — научили обитателей Земли приспосабливаться к смене температурного режима: возможно, что хомосапиенс стал сапиенсом именно в силу необходимости выжить в условиях сурового климата.
Наконец, самая сокрушительная из всех мыслимых катастроф — столкновение Земли с астероидом или кометой. Как ни мала вероятность такого события, она все же существует. Последнее крупное столкновение Земли с небесным телом состоялось, очевидно, 65 миллионов лет назад. Это, по мнению ряда ученых, и привело к гибели динозавров.
А уход со сцены динозавров освободил гигантскую экологическую нишу. И туда ринулись млекопитающие. И в конечном счете эволюционировали до приматов. А потом появились и мы, современные люди, — существа, которых с известной натяжкой можно назвать «наследниками катастрофы»...
Вернемся к землетрясениям. В нашем веке самые губительные из них поражали Китай и Японию (июль 1976 года — город Таншань: по мнению экспертов, от 600 до 700 тысяч погибших; май 1927 — горы Наньшань: 200 тысяч погибших; сентябрь 1923 — Токио и Иокогама: 200 тысяч жертв). В декабре 1908 года в Мессине погибло около 160 тысяч человек: половина непосредственно при землетрясении, половина — от последовавших за ним пожаров и болезней.
Землетрясение в Армении в декабре 1988 года практически стерло с лица планеты город Спитак и унесло более 55 тысяч жителей. Но самая чудовищная катастрофа такого рода за всю письменную историю человечества произошла 24 января 1556 года в провинции Шаньси (Северный Китай): здесь погибло 830 тысяч человек.
О количестве жертв землетрясений во все времена говорить трудно, зато можно оценить, сколько их было в нашем веке — самом документированном столетии в истории цивилизации. С 1901 года по сей день только в крупных землетрясениях на планете погибло больше двух миллионов человек — таким образом, в среднем, жертвами подземных толчков становилось около 20 тысяч человек в год. Это масштаб войны.
Еще одна война — вулканическая. В нашем столетии во время крупных извержений вулканов погибло около 70 тысяч человек. Это население города средней величины. Однако в прошлом веке картина была куда хуже. В апреле 1815 года только одно извержение вулкана Тамбора в Индонезии унесло более 92 тысяч жизней. Причем непосредственно при извержении Тамборы погибло десять тысяч человек, остальные умерли от голода и болезней, вызванных этим стихийным бедствием.
Следующий театр боевых действий природы — Мировой океан: эту войну можно назвать ураганной (циклонной, тайфунной... — в разных районах планеты у штормовой стихии разные имена). Здесь счет жертв тоже идет на сотни тысяч. Если быть точным, в XX веке только крупные ураганы унесли 600-700 тысяч жизней — главным образом в Бангладеш. Самый смертоносный ураган пронесся там 13 ноября 1970 года: за короткое время погибло 300 тысяч человек.