Доподлинно известно вот что: деморализованная переданной через Хрусталева просьбой «не беспокоить Сталина», охрана до десяти вечера следующего дня просидела в своей караулке, не смея войти в не по-хорошему темный дом. И лишь когда привезли почту – пакет из ЦК, охранники пересилили страх и тогда на пороге малой гостиной увидели на полу тело Сталина. Он был еще жив, шевелил рукой, но говорить уже не мог. Его сразил мощнейший инсульт с кровоизлиянием под оболочки мозга. Даже если б с первой минуты рядом с ним были врачи, спасти его в те годы было нереально, разве что сделали бы трепанацию черепа. Но врачей не было. Охранники, подняв с полу тело вождя и переложив его на диванчик, начинают названивать в Политбюро и КГБ и, наконец, дозваниваются до Маленкова. Через полчаса Маленков перезванивает на дачу и сообщает, что Берию пока не нашел… Тянутся непомерно длинные минуты. Наконец в три часа ночи 2 марта приезжают Берия и Маленков, но с ними нет даже медсестры! Больше того, Берия произносит странную фразу: «Товарищ Сталин спит, незачем его беспокоить», – после чего оба уезжают, оставив Вождя Народов на попечении медицински совершенно беспомощных охранников и кастелянши. Но тут уж у них срабатывает инстинкт самосохранения: они понимают, что если Сталин умрет у них на руках, «то им крышка», и они начинают названивать во все инстанции, требуя, чтоб прибыли врачи. Наконец, в четверть девятого утра врачи появились. С ними появился аппарат для искусственного дыхания, рентгеновская установка, пиявки… Все это так и останется незадействованным. Помочь Сталину нельзя. К постели умирающего вызывают дочь Светлану и сына Василия. Вслед за ними на дачу – каждый день, как на дежурство, – начинают приезжать члены Политбюро и даже «отверженные» – Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович…
5 марта начинается долгая, мучительная агония. В 21.50 Сталин вдруг на минуту открыл глаза и поднял левую руку. Все собравшиеся были потрясены невыразимым ужасом этого взгляда и этого жеста. Первым пришел в себя Берия. Убедившись, что Сталин мертв, он восклицает:
– Хрусталев, машину! – и немедленно уезжает в Кремль.
Так прикрепленный Иван Васильевич Хрусталев во второй раз возникает на авансцене российской истории. Наконец, он присутствует, когда бальзамируют тело Сталина.
Зачем?
Нет ответа: вскоре после описываемых событий Иван Васильевич Хрусталев заболел и умер.
«Дыхание Чейна-Стокса»Правительственные бюллетени о болезни и состоянии здоровья тов. Сталина начали выходить с опозданием и с таким расчетом, чтобы никаких определенных выводов из этих сообщений сделать было нельзя. Сообщались температура, данные анализа мочи («в пределах нормы») и прочая уклончивая информация. Но из всего этого медицинского бреда современникам почему-то накрепко врезалась одна фраза – «дыхание Чейна-Стокса», – которую они запомнили на всю жизнь, зачастую даже не понимая ее. Когда эта фраза прозвучала по радио, будущий врач Виктор Тополянский, тогда 14-летний паренек с Арбата, смотрел на свою мать и вдруг заметил, как неожиданно разгладилась давным-давно застывшая на ее лице и уже, кажется, ставшая собственно лицом гримаса страха и боли. Она работала простым врачом в поликлинике МПС, но была абсолютно убеждена в том, что со дня на день ее арестуют или депортируют из Москвы как еврейку. Тогда Виктор Тополянский не знал, что успокоило мать и почему вдруг разгладились прорезанные страхом морщины. Она не стала ему объяснять, что выражение «дыхание Чейна-Стокса» означает, что у Сталина началась агония…
В тот же исторический момент двое студентов мединститута, ныне известные профессора, уже введенные полученными знаниями в смысл этого термина, услышав сообщение, не сговариваясь, помчались в пивнушку и, мстя за посаженных отцов, на радостях всадили в себя такое количество пива, заедая его винегретом, что в какой-то момент стали писать кровавой мочой, что только их и остановило. Им и в голову не пришло, что все дело в винегрете и свекле, окрашивающей мочу в розовый цвет. Но этому их в институте еще не научили…
Бег