В ту пору адмирал овладел аппаратом, «читающим чужие мысли». В «Черном кабинете» или «Сосновом ските», как называли Центр радиоразведки, читали немецкие шифрограммы.
Вскоре после назначения адмирала Непенина командующим Балтийским флотом оракулом из «Соснового скита» стал капитан 1 ранга Новопашенный. На его долю выпадет Моонзундское сражение.
(Советская монография «Моонзундская операция», 1928 год, тираж 800 экземпляров. Автор — бывший сослуживец Новопашенного по Балтике барон А.Косинский, преподаватель Военно-морской академии РККФ.) «Переходя к Службе связи, я ограничусь также отзывом адмирала Бахирева: «Начальник Службы связи капитан 1 ранга Новопашенный шел навстречу нашим нуждам, и просьбы наши им исполнялись, если к тому представлялась возможность. Разведок фактически мы производить не могли, но все же достаточно осведомлены были о движении и возможных намерениях противника из его телеграмм».
Знать бы ему тогда, что не пройдет и трех лет, как судьба забросит его навсегда именно в Берлин, в стан бывшего неприятеля, и там ему придется заниматься тем же, чем и в «Черном кабинете»...
Так же тесно, как с адмиралом Непениным, был связан Новопашенный с другим замечательным моряком своего времени — адмиралом Щастным.
Три портартурца, три судьбы, и каких судьбы!
Алексей Щастный... Чтобы по-настоящему оценить то, что свершил этот человек и чего стоил ему «Ледяной поход», нужно вспомнить, что Балтика — море замерзающее, и никогда до того злополучного февраля боевые корабли во льдах не ходили, а пережидали зимы в гаванях. И прежде чем решиться на этот немалый риск — вести особенно тонкобортные эсминцы и хрупкие подводные лодки меж ледяных глыб, Щастный призвал себе на помощь капитана 1 ранга Новопашенного и старшего лейтенанта Транзе, обладавших уникальным опытом плавания во льдах, да к тому же арктических. Впрочем, главным ледовым советником его был Николай Транзе, так как на Новопашенного Щастный возложил военно-дипломатическую миссию. Петр Алексеевич вел с немцами переговоры в Гангэ, выторговывая льготные условия эвакуации флота, оттягивая время ультиматума...
«Этой делегации, — писал капитан 2 ранга Г.Граф, — было передано требование, чтобы к 30 марта весь русский флот покинул Гельсингфорс; те корабли, которые, по своему состоянию, принуждены будут остаться, должны в условленный час поднять флаг «Щ». Это значило, что на них осталось минимальное количество команды, необходимое лишь для охраны, и то, что они не примут никакого участия в борьбе немцев с финскими красными. В случае неисполнения этих требований германский адмирал угрожал принять активные меры».
По возвращении делегации капитан 1 ранга Щастный решил во что бы то ни стало вывести все корабли в Кронштадт. Совершенно не считаясь ни с двусмысленными приказаниями Москвы, требовавшей то вывода, то оставления флота, ни с определенным давлением со стороны англичан, требовавших его уничтожения, Щастный приступил к выполнению этой сложной задачи.
Тридцатого марта германская эскадра вошла в Гельсингфорский рейд, и одновременно с войсками ее десант занял город.
Переход в Кронштадт был особенно тяжел для маленьких кораблей. С трудом ломая лед, они страшно медленно продвигались вперед. При нормальных условиях этот переход занял бы всего десять-двенадцать часов, теперь же многие миноносцы совершили его в восемь-девять дней. Однако, несмотря на такие трудности, все корабли благополучно дошли до Кронштадта, и только несколько миноносцев оказались с сильно продавленными бортами. Многие корабли дошли, имея самое ничтожное количество команды, едва достаточное, чтобы обслуживать котлы и машины на одну смену. Так же мало на многих кораблях было и офицеров — иные шли только с одним командиром.
Это был исторический, но вместе с тем и глубоко трагический поход русского флота, еще недавно мощного, в блестящем состоянии, а ныне разрушенного, непригодного ни к какой борьбе. Во время этого последнего похода во флоте еще раз вспыхнула искра прежней энергии, прежнего знания дела, и личный состав сумел привести его в последнюю базу.
Главная заслуга в том, что флот был приведен в Кронштадт, без сомнения, принадлежит капитану 1 ранга А.М.Щастному. Только благодаря его энергии суда не были оставлены неприятелю или затоплены, как того хотели союзники.
Придя в Кронштадт, часть судов перешла в Петроград и расположилась там вдоль всей Невы, часть же миноносцев и тральщиков была поставлена в Шлиссельбург для охраны берегов Ладожского озера.
Теперь флот оказался вблизи от центра власти, под непосредственным влиянием и неусыпным наблюдением Смольного. Тем не менее, на нем далеко не все было спокойно, особенно в Минной дивизии. На многолюдных митингах, где выступали и офицеры, стали раздаваться речи против власти комиссаров и призывы к открытому восстанию. Наряду с этим разрабатывался и план овладения Петроградом после переворота на флоте.
Смольному, конечно, сейчас же стало об этом известно. Немедленно начались аресты как среди офицеров, так и среди команд.
Одним из первых был арестован A.M.Щастный, которому предъявили обвинение в измене. Депутация от команд, выехавшая в Петроград, чтобы требовать его освобождения, не была никуда допущена.
Обвинение, предъявленное А.М.Щастному, было сформулировано так: «Щастный, совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против Советской власти».
Такая странная формулировка обвинения не может не поразить каждого здравомыслящего человека, тем более что на суде не приводилось ни одного факта, не было ни одного свидетеля, показывавшего против А.М.Щастного. Наоборот, все показания в один голос говорили в его пользу.
Против Щастного выступил только один — Троцкий.
А.М.Щастного защищал присяжный поверенный В.А.Жданов. Он произнес блестящую речь. Защищать было легко, так как за подсудимого говорил его подвиг.
Присутствовавшие ни одной минуты не сомневались, что будет вынесен оправдательный приговор.
Когда судьи наконец удалились в совещательную комнату, Троцкий, бывший только «свидетелем», тоже шмыгнул туда: он боялся, что, под влиянием речи защитника, судьи вынесут оправдательный приговор.
Суд вышел. Председатель верховного революционного трибунала громко и раздельно прочитал смертный приговор.
В своем последнем слове на суде Щастный, в частности, сказал: «С первого момента революции я работал во флоте у всех на виду и ни разу никогда никем не был заподозрен в контрреволюционных проявлениях, хотя занимал целый ряд ответственных постов и в настоящий момент всеми силами своей души протестую против предъявленных мне обвинений».
Непенин, Новопашенный, Щастный... Адмирал Непенин был убит в Гельсингфорсе по наущению большевика Дыбенко, Щастного расстреляли через год с небольшим. Не надо было быть астрологом, чтобы предвидеть судьбу последнего члена портартурской троицы, знавшей слишком много флотских секретов.
И Новопашенный выбрал день — 29 июня 1919 года.
Мне стало не по себе, когда ночью после торопливо-коротких междугородных трелей в телефонной трубке раздался голос: «Я — Новопашенная... Меня зовут Ирина Петровна. Я звоню из Канады...» Это был звонок почти что с того света. Только не в загробном, а в астрономическом, географическом смысле «того». Потому что там, на той стороне планеты, сиял сейчас солнечный свет и мир тот назывался Новым Светом...
Спустя неделю после звонка из Канады в дверь позвонил почтальон и вручил мне большой бумажный пакет, запечатанный в пластик, сквозь который пестрели наклейки экстренной международной почты. На стол легли убористо исписанные странички воспоминаний дочери об отце, ксероксы послужного списка капитана 1 ранга Новопашенного, архивных справок, схемы родословного древа, фотографии, негативы...