В 24 года слово «навечно» осмыслить трудно, возможно, поэтому Никола не застрелился. Фанни в своих мемуарах писала, что до увоза из столицы великого князя держали в смирительной рубахе, накачивали лекарствами и даже били. Солдаты, сторожившие Николу, с плебейской радостью покуражиться над тем, кто вчера еще был для них недосягаемым, предлагали арестованному детские игрушки. Сам же Никола, судя по оставленной им записи, сожалел, что не попал на каторгу…
В 1917 году в журнале «Аргус» появился перевод мемуаров Фанни Лир, где она рассказывала о своем августейшем романе, горькой участи Николы, в виновность которого она не верила ни на минуту, а также о том, как окончилось ее путешествие в Россию. Даже принимая во внимание ее заинтересованность в ином, отличном от официальной версии, освещении событий, трудно не согласиться с ее позицией, касающейся странного поведения родителей Николы. Судя по всему, их сын не заблуждался, чувствуя себя совершенно им ненужным. «Случись такая пропажа в семье обыкновенных людей, – писала мисс Лир, – ее там скрыли бы; здесь же, напротив, подняли на ноги полицию…».
Естественно, Романовых не покидала уверенность, что Николу погубили любовь к куртизанке и нехватка средств на удовлетворение ее прихотей. Между тем сумма, заложенная за украденные бриллианты, была много меньше, нежели та, что была обнаружена в письменном столе Николы при обыске. Фанни Лир выдворили из России с предписанием никогда сюда не возвращаться. С великим князем она никогда больше не встречалась…
Дальнейшее – вполне убедительный аргумент в пользу того, что даже в тисках жесточайшего психологического прессинга, при всех потерях, при необратимом ухудшении качества жизни человека трудно сбить с ног, если в нем теплится созидательная идея, если что-то основательно занимает его разум. Для Николы этим «что-то» были мысли о преобразованиях в Средней Азии на благо Отечества. И тут ему нужно было сказать спасибо дяде-императору, разрешившему взять в ссылку все необходимые по этому вопросу материалы, в придачу с консультантом, знатоком этого края.
Другой вопрос, каким образом великий князь, неусыпно охраняемый и гоняемый с места на место, намеревался реализовать свои планы. Его увезли из Петербурга осенью 1874 года. До своей последней «остановки», в Ташкенте летом 1881 года, то есть за неполных 7 лет, он сменил по меньшей мере 10 мест жительства. Ему нигде не давали обрести хоть какой-нибудь дом, обзавестись связями, пустить корни. Как перекати-поле, его мотало по России: Владимирская губерния, Умань – 250 верст от Киева, местечко Тиврово, близ Винницы, и так далее.
Когда он был отправлен в Оренбург, куда ссылали обычно всех неблагонадежных, Никола предполагал, что вдали от центра надзор за ним не будет уж очень строг. И действительно, местное начальство на многое «непозволительное» закрывало глаза. Именно в Оренбурге в 1877 году 27-летний Никола опубликовал свою работу «Водный путь в Среднюю Азию, указанный Петром Великим», вышедшую, что и понятно, без указания имени автора. Но главное здесь ему удалось совершить поездки в глубь казахских степей. На почтовых и верхом, вместе с такими же энтузиастами, он проделал путь от Оренбурга до Перовска. А все потому, что был захвачен идеей постройки железной дороги из России в Туркестан. Посланный в Петербург проект был признан нерентабельным из-за малонаселенности земель.
И все-таки Никола снова готовился к путешествию в пустыню. На этот раз с целью установить, возможен ли поворот Амударьи в древнее русло Узбой, что дало бы России гораздо более дешевый водный путь через Волгу и Каспийское море – в глубь Туркестана, а также возможность орошения изнывающих от безводицы земель.
В брошюре «Аму и Узбой» великий князь писал: «Россия в течение последних 25 лет овладела большей частью Средней Азии, но некогда цветущий Туркестан достался русским в состоянии упадка. Он наделен от природы всеми благоприятными условиями для быстрого развития своих богатых производственных сил. Расширив оросительную сеть, раздвинув пределы оазисов, Туркестан можно сделать одной из лучших русских областей». План по «повороту Амударьи», вероятно, вполне справедливо, также был сочтен нецелесообразным. Но сама экспедиция, проделавшая более чем тысячекилометровый путь по совершенно не исследованным местам, принесла материал исключительной ценности. Это было отмечено и научными кругами, и даже начальством в Петербурге, наградившим всех его участников, за исключением великого князя.