Удивительно, но за 12 лет жизни в Петербурге Фальконе встречался с императрицей всего лишь пару раз – по каким-то неизвестным нам причинам Екатерина избрала письменную форму общения с ним, и до нас дошел почти целый томик этой пространной переписки. А между тем Зимний дворец – великолепное обиталище Екатерины – был в двух шагах от мастерской скульптора.
Знать развлекалась за картами и в клубах, среди которых выделялся открытый на Галерной улице в 1770 году «Аглинский клуб», насчитывавший всего с полусотню членов. Некоторые «простаивали» кандидатами в члены клуба всю жизнь, хотя проиграться в карты в пух и прах можно было и во многих других местах. Галерная была вообще своеобразным сколком с Лондона – на ней во множестве жили англичане, да не случайно и набережная поблизости называется Английской (как говорили в XVIII веке, «Аглинская»). Тогда можно было взойти на корабль в Лондоне, сойти с него на Английской набережной и практически не почувствовать разницы – тот же туман, та же английская речь.
Зимний дворец был закончен Растрелли в 1762 году и представлял собой выдающееся произведение архитектурного искусства. Невская анфилада залов тянулась на 160 метров вдоль Невы. Все залы были пышно украшены резьбой и росписями, став великолепной сценой для придворных торжеств. «Вся обстановка бала, – вспоминает Казанова, попавший на бал в Зимний в 1765 году, – представляла зрелище причудливой роскоши в убранстве комнат и нарядах гостей, общий вид был великолепный». Англичанин У. Кокс, посетивший петербургский бал в 1778 году, был практически того же мнения: «Богатство и пышность русского двора превосходят самые вычурные описания. Следы древнего азиатского великолепия смешиваются с европейской утонченностью, блеск придворных нарядов и обилие драгоценных камней оставляют за собой великолепие других европейских государств». И хотя во дворце собралось в тот день около 8 тысяч человек, вся эта толпа не смешивалась со знатью, которая отплясывала под ту же музыку, но за низеньким барьером.
Возможно, на таких празднествах бывал и Фальконе, тем более что его ученица, скульптор Колло, была вхожа во дворец. Но ни она, ни Фальконе никогда не попадали на праздники и вечера в Эрмитаже, где можно было увидеть императрицу, поговорить с ней, сыграть в фанты, карты или на бильярде и даже оказаться рядом в русском хороводе. Эрмитаж – приют уединения и покоя, создавался Екатериной не в отдаленном пригороде, а рядом с Зимним дворцом. Висячий сад с аллеей берез, Зимний сад с редкими растениями и птицами, а главное – множество произведений искусства, создавали мир нового парадиза.
В зданиях Малого (Валлен-Деламот, 1764—1767 годы) и Старого (Фельтен, 1771—1784 годы) Эрмитажей были собраны коллекции картин выдающихся мастеров, античная скульптура, камеи, монеты, книги. В Алмазной комнате сверкали драгоценности русских царей. Если человека приглашали на «эрмитаж», то это казалось редкой милостью, которой следовало умело воспользоваться. В непринужденной обстановке, «без чинов» и церемоний проницательная государыня узнавала, чем дышит кандидат на государственный пост, как ведет себя с людьми, и уже после этого выносила окончательное решение: «Хорош! Назначайте» или «Опять, Алексей Александрович, вы мне дурака привели!»
К этому времени Петербург стал крупнейшим портом. На него приходилась половина внешней и две трети морской торговли страны. Купцам было крайне выгодно торговать здесь. Порт на стрелке Васильевского острова был переполнен судами, которые приходили из 18 стран Европы. Стали появляться корабли и из Северо-Американских Соединенных Штатов. Некоторые шкиперы из Бостона и других городов Массачусетса сделали торговлю с Россией своим основным занятием. Они плавали через океан десятки раз и даже называли свои корабли «русскими» именами – «С.-Петербург», «Нева» и так далее. В Америку из России они везли множество разных товаров, преимущественно – железо, холст, юфть, кожу, пеньку, сало, лен, а также миллионы гусиных перьев. Это позволяет историкам в шутку предполагать, что Декларация независимости США была подписана 4 июля 1776 года перьями русских гусей.
Фальконе и другие французы не скучали в Петербурге, Любители музыки объединялись в музыкальные филармонические клубы, члены которых делали взносы на содержание оркестра и могли слушать его без ограничений. Праздники в домах вельмож мало чем уступали в великолепии дворцовым. Регулярными стали так называемые «дворянские балы». Самые богатые дворяне держали «открытый стол». Это означало, что если человек получил от хозяина приглашение пообедать, то мог отныне появляться за столом хоть каждый день. «Причем, – как писал мемуарист, – чем чаще бывали мы за этими радушными обедами, тем становились более дорогими гостями и как будто сами делали одолжение, а не принимали его».
Как и раньше, театр был одним из главных развлечений столичных жителей. Если в Эрмитажном театре собиралась на французские пьесы только избранная, сверкающая бриллиантами публика, то в других театрах обстановка и публика были гораздо более демократичными. С восторгом смотрели зрители «Мота, любовью исправленного» В.И. Лукнина, творения Д.И. Фонвизина «Бригадир» и «Недоросль». Гром аплодисментов, точнее, по традиции того времени, дождь бросаемых на сцену кошельков, вызывала игра П.А. Плавильщикова, С.Н. Сандунова, Т.М. Троепольской. Непревзойденным комиком был тогда Яков Шумский.
В начале 1780-х годов в Петербурге открылся каменный Большой театр, поразивший всех своей величиной и внутренним убранством. Современник писал: «Театр построен в новом роде, совершенно еще не известном в здешнем краю. Сцена очень высока и обширна, а зала, предназначенная для зрителей, образует три четверти круга». Самой популярной была комическая опера О.А. Козловского на темы народных сказок «Мельник, колдун, обманщик и сват». Музыку для спектаклей, как здесь, так и в Эрмитажном театре, писали итальянцы Галуппи, Траетта, Паэзиелло. Своими кантами славился Дж. Сарти, а в церковной хоровой музыке и камерных операх не было тогда равных Дмитрию Бортнянскому. При дворе и в лучших домах наслаждались игрой виртуозного скрипача, бывшего крепостного Е.И. Хандошкина, а когда с хоров особняков раздавались звуки популярнейшего полонеза О.А. Козловского «Гром победы раздавайся» на слова Г. Державина, мало кто мог оставаться равнодушным – так торжественна и величава была эта музыка, своеобразный гимн царствованию Екатерины II.
Впрочем, имперская столица не могла существовать не только без Эрмитажа или театра, но и без конных статуй. И Фальконе это отлично знал и упорно работал. А такого монумента великому основателю города, какой
стоял у Фальконе в литейном сарае, мир еще не видел. Осенью 1777 года он был уже почти закончен, оставались только штрихи. Но и силы мастера были на исходе. ,. Его сын и Колло решили вернуться во Францию: денег из казны не платили, более того, Екатерина прервала свою многолетнюю переписку с Фальконе и упорно молчала в ответ на отчаянные жалобы скульптора на Бецкого, бездарных помощников, ленивых рабочих. В общем, Фальконе решил уехать…Он потянул еще год и осенью 1778 года с тяжелым сердцем покинул русскую столицу. Его главное творение, его душа осталась здесь – совсем близко от берега Невы. Не довелось Фальконе видеть открытие своего памятника в 1782 году – его не пригласили… А жаль – зрелище было необыкновенное.
Дело Фальконе завершил Ю.М. Фельтен. Открытие памятника Петру Великому было обставлено как триумф империи и напоминало грандиозное театральное действо. Перед стоявшими в парадном строю войсками и бесчисленными зрителями, заполнившими площадь, предстала «дикая каменная гора», которая была не чем иным, как огромным футляром, декорацией из раскрашенной парусины. Когда на площадь прибыла государыня, в небо взвилась ракета, и «вдруг, – писали „Санкт-Петербургские ведомости“, – невиданным действием, к удивлению зрителей, изображенная каменная гора, унижаясь… и, наконец, исчезнув со всех сторон без остатка, так что ни малаго следа не осталось, показала изумленным очам зрителей Петра на коне, как будто бы из недр оной внезапно выехавшего на поверхность огромного камня с распростертою повелительною десницею». В тот же момент небо раскололось от грохота пушек с Невы, раздался треск беглого ружейного огня всех стоявших на площади полков.