В Рождество, 25 декабря, когда пришла двадцать вторая лодка, в море оставались лишь эти «женские» лодки. Похоже, Новый год не обещал сюрпризов. Но так на Барбадосе быть не могло. Гребец Кит Скидмор с лодки «Джордж Гири» решил отпраздновать в эти дни свое бракосочетание с молодой матерью двух детей от предыдущего брака. Она прилетела на Барбадос за два дня до Нового года вместе с детьми и родителями. Босоногая невеста в подвенечном платье и жених в смокинге прошли под аркой из весел к чернокожему священнику, который устроил обряд венчания тут же на пляже... Вообще, церемониал встреч гребцов и разные празднества проводились с большим размахом. У меня создавалось впечатление, что получить право испытывать тяготы и вообще попасть в опасные приключения стало с некоторых пор привилегией обеспеченных людей.
После новогодней свадебной шумихи на Барбадосе все потирали руки в предвкушении, может быть, еще одной свадьбы. Бедняги не знали, что 22-летняя Изабель Фрайзер, как и ее спутник и друг Ричард Даквэртс, и не помышляли об этом. Они просто испытывали в пути, на лодке «Стайлус Мистрал Индсвор» ту дружбу, которая у них сложилась в их родном городе Саутхемптоне задолго до старта. И с удивлением переживали перипетии, которые неожиданно выпали на их долю.
Свои отношения сложились у них и с океаном. Они выбрали, как им казалось, самую мягкую форму общения с ним, то есть попросту не демонстрировали храбрость друг другу. Они гребли, когда делать это было легко и не вызывало страх, который спрятать от партнера было бы трудно. В шторм они запирались в каюте, предварительно закрепив все на палубе. В этом случае лодка наиболее остойчива, но и в случае переворотов она более всего защищена от поломок.
Разумеется, они опускали за борт водяной якорь — парусиновый конус с отверстием, чтобы удерживаться кормой к ветру. Тогда лодку почти не сносит назад, да и качка значительно меньше. Утро, даже если погода позволяла грести, они начинали все-таки с завтрака. Одним словом, с океаном они дружили, не вмешиваясь в дела друг друга.
Изабель сознавала, что она оказалась в океане лишь потому, что напарник Ричарда — мужчина — отказался от этой затеи. До этого Изабель лишь помогала мужчинам в их будущем замысле. Нежданная вакансия озадачила ее на три недели, когда она отовсюду слышала «неужели?» Потом она согласилась и заявила, что «тоже будет грести», что означало партнерство. Оставшиеся месяцы они уже тренировались вместе...
Их затянувшийся финиш (они прибыли на Барбадос предпоследними 4 января 1998 г.), казалось, оправдывал возглас одного из встречавших их друзей: «Изабель, ты замуж не собираешься?» Но девушка нашлась с ответом в том духе, что ее возраст больше подходит для пересечения океана, чем для замужества... И не нужно было гадать, что для Изабель, художницы-искусствоведа, внезапное общение с океаном, давшее столько неожиданных впечатлений, лишь усилило тягу к познанию самой себя и своего места в мире...
Доподлинный взгляд Ричарда на эту проблему остался мне неизвестным. Иногда впечатления от моря зашкаливали у обоих. Они даже тянулись к пресловутой кнопке, когда волны, перекатываясь через тонированно-прозрачный люк каюты, показывали свое нутро, иногда даже с водорослями и рыбами. Но они откладывали решение до утра или до хорошей погоды, и вскоре фраза «Нажми красную кнопку» стала паролем для решения возникших проблем. Ближе к финишу течение грозило пронести их мимо входных ворот гавани. Помогла «Моторолла», подтянувшая их ближе ко входу. Это означало финиш «вне зачета». В итоговом протоколе их лодка не «финишировала», а «прибыла», вот и вся разница.
О другой смешанной паре — матери и сыне — читатели знают по предыдущим публикациям. 52-летняя вдова Джейн Мик и ее 22-летний сын Дэниэл Байлз тоже испытывали свой характер и нашли таким образом время узнать друг о друге больше, чем в каждодневной жизни. Они, можно сказать, сломали традицию отчуждения родителей и детей. С океаном мать и сын вели доверительный разговор, много снимали, передавали репортажи, вели дневники и наблюдали реакцию друг друга на того монстра, что хоть и за бортом, но... ближе некуда.
Океан тоже, вроде бы, приглядывал за ними и, похоже, играл, забавляясь заставленной приборами скорлупкой, пляшущей на волнах, и двумя человечками, которые все эти три месяца с лишком умудрялись находить себе работу. Не случайно, наверно, они без всякой помощи точно попали в гавань, и их финиш 21 января венчал всю Гонку, дав ей негласное название стодневной.
О гонке в океане можно говорить много. Но скажу главное — в этом противостоянии со стихией все же меньше спорта, а больше испытания характеров тех, кто согласился на эту игру. Победителями были все 46 человек с 24 лодок. Три женщины среди множества мужчин своей победой более всего украсили это бескровное единоборство с Левиафаном. Так в древности называли Атлантику — это «море мрака», это огромное и непостижимое чудовище, сражение с которым считалось занятием опасным, но достойным.
Татьяна резвая / фото автора,
записал Василий Галенко
Увлечения: Цветущие дома
Я люблю смотреть на этот дом. Его яркие краски, неровные линии, гипсовые фигуры и золотистые купола — вся его неправильная гармония радует глаз. Он легко помещается на моей книжной полке. Это миниатюрная картонная копия одного из необычных домов, которые я видела в Вене. Создал их, пожалуй, самый оригинальный современный австрийский художник с длинноватым и неблагозвучным для нас именем — Фриденсрайх Хундертвассер.
В тот день моим гидом по городу была венская знакомая, преподаватель университета, болгарка Искра. Она вышла замуж за австрийца и вот уже девять лет жила в Вене. Искра обещала отвезти меня туда, где ей нравилось бывать самой — к домам Хундертвассера, что на восточной окраине Вены, рядом с Дунайским каналом.
Пришла она не одна, а со своим сыном лет семи-восьми. Симпатичного отпрыска болгаро-австрийского союза звали Клеменс-Михаил (между прочим, Михаил — это в честь Ломоносова — в московском университете познакомились его будущие родители).
Признаться, я сомневалась, что ему будет интересна наша поездка. Просто, подумала я, моей приятельнице не с кем было оставить сына дома, и она притащила его в этот непривычно морозный для Вены декабрьский день с собой.
Словно угадав мои мысли, Искра сказала:
— Знаешь, он тоже любит бывать там, где растут цветные дома. Сама увидишь.
Мы спустились в подземку неподалеку от гостиницы Вимбергер. На одной из станций пересели на электричку. За окном потянулись современные, серые, слегка припудренные снегом, городские кварталы. И вдруг — цветной кадр разорвал черно-белую ленту
— я увидела голубое здание с башней, украшенной золотым шаром. Я и Клеменс-Михаил прилипли к окну. Но яркое пятно быстро исчезло.
— Один из домов, спроектированных Хундертвассером, — сказала Искра. — Это...
Я могла предположить все что угодно
— от музея до планетария, но только не то, что услышала от своего гида.
— ...завод для переработки мусора, можно сказать, — мусорный крематорий», Да, да, не удивляйся. Хундертвассер вообще очень внимательно относится ко всему, что связано с природой и окружающей средой, — продолжала Искра. — В последнее время, сменив множество увлечений, он посвятил себя экологии, Главное же его увлечение... Впрочем, об этом позже. Приехали.
На улицах, по которым мы шли, было немноголюдно. Третий день рождественских каникул. Кто уехал в горы покататься на лыжах, кто сидел дома — доедал рождественского гуся с картофельными клецками и принимал запоздалые поздравления.