В результате вырисовывается парадоксальный, на первый взгляд, образ: общество индивидуалистов оказывается очень гуманным к соседу, проникнуто не только взаимной доброжелательностью и вежливостью, но и взаимной поддержкой. Понятно, что такое встретишь не всегда и не везде, но типичность этих отношений — очевидна.
Один из важных ключей к пониманию этого — феномен «лоукал комьюнити» — местной общности, соседства, округи. Понятие это применимо не только к соседям, живущим неподалеку, но и к коллегам, работающим в одном месте, если они связаны некими значимыми интересами, к религиозным группам и пр. Это как раз то, что исходно существовало в российском обществе на основе церковных приходов, но весьма последовательно искоренялось во времена советской власти, сохранившись сейчас лишь кое-где в сельской местности. В пределах «лоукал комьюнити» взаимная поддержка проявляется заметнее всего. Хотя индивидуальные отношения между людьми складываются всегда по-разному.
Дом, где мы живем в Портленде, окружен шестью соседскими участками, которые занимают американцы (расположенная в десяти минутах езды от небоскребов даун-тауна — делового центра, эта часть города с частными домиками представителей среднего класса выглядит типично для Америки, а по-нашему — полудеревенски, как некоторые небольшие южнорусские или украинские города).
Как только мы поселились там, моя тогда еще трехлетняя дочь мгновенно установила дружеский контакт с парой пенсионеров. С двумя симпатичными женщинами средних лет, живущими, непривычной для нас, дружной лесбиянской парой, мы тоже изначально здороваемся очень доброжелательно и иногда угощаем друг друга сладостями по праздникам. Многодетная китайская семья в доме напротив холодна как лед. Как гололед. На котором зимой у их старшей дочери безнадежно забуксовала машина; я ее вытолкнул, даже не получив в ответ «спасибо», — беспрецедентное дело для Америки.
Наверное, недавние иммигранты, еще не избавившиеся от комплекса неполноценности, а может, просто от русских шарахаются — Бог с ними. Еще одна пара средних лет никак не проявляется, занимаясь исключительно намыванием и натиранием своих машин; они ни с кем не общаются (хотя их кот регулярно приходит в гости к нашему, и они подолгу лежат на веранде, развалясь на солнышке в двух метрах друг от друга и излучая дружескую кошачью враждебность). Еще один дом — очень симпатичное семейство с корнями из Гонконга — улыбаемся и машем друг другу в знак приветствия по утрам.
Соседи справа (пара чуть постарше нас) были вежливы, но не более. Когда однажды объявили штормовое предупреждение, закрылись школы, университеты, банки и офисы, а потом начался настоящий ураган, у них стала кусками улетать крыша. Взяв молоток, я залез наверх к соседу, судорожно пытавшемуся дополнительными гвоздями закрепить улетающее покрытие, и тоже начал колотить гвозди, дивясь этому диковинному ветру. На следующий день они пришли знакомиться, вручив нам блюдо домашнего печенья. Теперь мы общаемся действительно по-соседски, обсуждая иногда через прозрачный сетчатый заборчик погоду, налоги, их собаку, нашего кота или дороговизну обучения в университете, где я работаю.
Много хорошего делают люди, состоящие в религиозных и церковных группах. Занимаются такие группы чем угодно: от шефства над соседней школой до сбора вещей детям в какой-нибудь Богом забытой деревне у нас в Хабаровском крае. За «гуманитарной помощью», организованной тысячами простых американцев для таких же людей в России за первые постперестроечные годы, стоит неизмеримый поток искреннего участия, переживаний и самых добрых эмоций. Когда я думаю о том, что львиная доля этой поддержки осела в руках всем нам с вами известных барыг и рвачей, мне становится обидно и за Америку, и за Россию, и за очередное торжество нахрапистого зла над неспособным сопротивляться ему добром.
Участие многих американцев в разделении трудностей других людей простирается еще дальше. Огромное количество американских семей усыновляет детей со всего света. Восхищает не только готовность взять под крыло ребенка другой национальности, но и бесстрашное самопожертвование, на которое идут люди, принимая в семью больных детей и детей-инвалидов.
Мои знакомые американцы (молодая пара) из Нью-Йорка много лет не могли завести детей и подали заявку на усыновление ребенка из Латинской Америки. Потом им вдруг повезло, и в результате известие о том, что они могут усыновить ребенка, пришло в тот момент, когда у них только что родился свой. «Мы сели и выписали на лист бумаги все плюсы и минусы. Плюсов не было, минусов набралось много. Мы все взвесили и решили: о'кей». После чего муж сел на самолет, полетел в Колумбию и вернулся с месячным отказным младенцем, которого они положили в кроватку рядом со своим собственным месячным сыном. Сейчас в этой семье два одновозрастных подростка: их собственный сын — уже почти двухметровый, белобрысый, с явными ирландскими чертами во внешности, и черноволосый, смуглый коротышка-хохотун из Колумбии.
В школе, где учились мои дети, сорокалетние родители — веселые, привлекательные люди, имеющие замечательного огненно-рыжего сына-подростка, усыновили четверых (четверых!) сирот из Питера. Никакие красоты «безбедной» американской жизни не компенсируют того самопожертвования, ответственности и участия, которые проявила эта семья. После трех лет в США двойняшки Таня и Наташа (им сейчас по девять лет), Лариса (ей шесть) и одиннадцатилетний Грэг (имя «Гена» трудно выговаривается американцами) совсем забыли русский. Я каждый раз наблюдаю их, веселых и раскованных, с каким-то неослабевающим волнением, думая о том, как повернулась бы жизнь у этих ребят с простецкими российскими лицами, оставшихся сиротами после канувших в небытие родителей-алкоголиков. Эти дети, когда я увидел их первый раз, отнюдь не привлекали взгляд своей миловидностью и детским очарованием. Тощие, запуганные, некрасивые, с плохими зубами, они должны были быть восприняты с поистине всеобъемлющим состраданием и любовью, чтобы встать на ноги. В чем им и повезло. И чего уж сетовать, что сейчас они уже совершенно естественно для себя живут в английском языке, смущаясь и недоумевая, когда я спрашиваю их что-нибудь по-русски...
На сегодня все; в следующий раз — про зарплату, кредитки и мусор.
Сергей А. Полозов
Земля людей: Шествие музыки и молодости
Когда июльским днем 1989 года чуть больше сотни красочно разодетых молодых людей вышли на центральную улицу Западного Берлина Курфюрстендам, танцуя вокруг разукрашенного «фольксвагена», никто, даже господин Мотте — основатель Love Parade, не мог предположить, что вскоре это станет самым большим рейверским праздником в мире. С 1996 года берлинский Love Parade ежегодно собирает более миллиона человек. Теперь главное шествие переместилось со «Старого Арбата» Западного Берлина Курфюрстендам на центральный проспект уже объединенного города — улицу 17 Июня, ту самую, где некогда проходили нацистские парады.
Love Parade не стоит переводить на русский язык буквально как «Парад любви». В английском названии этого праздника совершенно иной смысловой оттенок.
Вспомним 1989 год: окончание «холодной войны», горбачевская перестройка в Советском Союзе, «бархатные революции» в бывших социалистических странах Европы, объединение двух Германий и, наконец, разрушение символа противостояния двух систем — Берлинской стены. Именно на фоне этих событий промоутеры новой музыкальной технокультуры решили организовать праздник, объединяющий молодых немцев как из западной, так и из восточной части страны.
Love Parade — не простой музыкальный фестиваль. Это своего рода демонстрация современных музыкальных ритмов и модных молодежных течений, своеобразное шествие музыки и молодости.
Первые годы Love Parade проходил достаточно стихийно Со временем фестиваль приобрел такой размах, что городские власти вынуждены были не только признать его всерьез, но и помогать в его проведении — был выделен новый маршрут, и Love Parade «перебрался» на улицу 17 Июня — трехкилометровый проспект, который проходит через живописный парк Тиргартен. Отцы города поняли, что из Love Parade можно сделать успешное коммерческое мероприятие, которое к тому же сможет во многом изменить сложившийся со времен второй мировой войны недобрый имидж Берлина.