Снимая как-то про все это телевизионную программу, я решил-таки добиться привлечения к себе внимания и вырядился совсем уж по-дурацки, отправившись в самое оживленное место в центре Портленда (Орегон), где на маленькой площади, окруженной амфитеатром ступенек, в обеденный перерыв отдыхали несколько сотен горожан.
На мне был строгий костюмный пиджак, белая рубашка с галстуком, линялые экспедиционные шорты с огромными карманами и высокие желтые турботинки с торчащими из них красными носками. Вы думаете кто-нибудь обратил на это внимание? Никто. Один пенсионер, увидев рядом с собой снимающего меня оператора с камерой, проявил к этому интерес, спросив (продолжая рассматривать камеру), для какого канала мы снимаем. Все.
Так что претендовать на оригинальность внешнего облика в Америке трудно: здесь все оригинальны. И это — одно из очень важных отличий между многими из нас и многими из них. Они раскованно проявляют свою индивидуальность, мы же несколько десятилетий растворяли ее в коллективе, а перестав это делать, все еще предпочитаем выглядеть, «как все», «как принято» или в соответствии с нашим восприятием всесильной моды.
Посмотрев самые разные уголки Штатов, я решусь лишь на одно обобщение в отношении внешнего вида американцев, которых видишь на улицах: повсеместно доминирующие шорты, джинсы, футболки, кроссовки и шлепанцы формируют даже не стиль, а просто фон некой «рекреационной расхлябанности». После него возвращаешься в толкотню московского метро с его повседневными дорогими нарядами (купленными подчас ценой запредельного напряжения бюджета), как на сенаторский прием по особо торжественному случаю. Это, конечно, изумляет новичка, задает определенный тон и настроение, но все же мы тратим абсурдно много внимания, сил и средств на то, чтобы «выглядеть», патологически преувеличивая значение внешнего облика.
Не поймите меня так, что в США всем абсолютно все равно как выглядеть. Это совершенно неверно. Повсюду видишь людей, одетых очень элегантно и с прекрасным вкусом. Народ любит наряжаться для специальных мероприятий или когда по воскресеньям отправляется в церковь, или просто, чтобы создать себе настроение, идя в ресторан или за покупками в особо дорогой магазин (конечно же, здесь есть своя шкала престижности одежды и внешнего вида), но все это весьма мирно соседствует с явной демократичностью отношения к внешнему виду окружающих.
В Европе многие категорически не приемлют американскую манеру одеваться «черт те как», считая это чуть ли не дикостью, я же, после российских крайностей излишнего внимания к одежде, испытываю в Штатах явное облегчение от возможности не думать особо о своем внешнем виде. Не обсуждая американскую богему и «сверхизысканные» богатые круги, скажу так: здесь, так же, как в России, провожают по уму, но уж точно не встречают по одежке, априори уважая ваше право выглядеть так, как хочется именно вам, вне зависимости от каких-либо стандартов.
Сказанное о свободе во внешнем облике полностью проявляется в такой неожиданной сфере, как имена: американцы вытворяют со своими именами все, что душе угодно. Единственный стандарт относительно имен — отсутствие стандартов. Здесь нет обязательного для нас отчества, но зато есть манера произвольно приставлять к полученному от родителей имени второе, а то и пару. Жена довольно часто берет себе фамилию мужа, но такое совершенно необязательно (когда это имеет место, ее фамилией часто становятся имя и фамилия мужа вместе. Мою жену в официальных письмах нередко величают «Миссис Е. Н. Сергей Полозов», что неизменно вселяет в меня еще большую гордость, а ее заставляет еще больше потешаться надо мной...).
Любой человек, если его не смущает несложная, но все же муторная процедура замены банковских карточек и некоторых других обязательных бумаг, легко меняет свое имя. Ну а уж смена имени при официальном наличии двух или трех является делом обычным. Сидит у меня в классе студент, которого зовут Джек Тэйлор Матус. В начале года он представился Джеком, а потом вдруг попросил звать его Тэйлором. Когда я спросил о причине, он просто пожал плечами: «Да так, настроение изменилось...»
Раз уж я заговорил об именах, скажу, что есть среди них интересные. Например, женское имя Осень. Хотя ему далеко до женского имени Вторник. Когда у меня в классе оказалась студентка по имени Вторник, я сначала обалдел, приняв это за насмешку над преподавателем, потом понял, что всякое бывает (ведь звали же молодого человека Пятница...).
Самобытность и раскованность людей проявляются в их поведении еще больше, чем в одежде. Я упомянул про даму в деловом костюме и кроссовках. Так вот она запросто может еще и ехать на работу на велосипеде, везя туфли и портфель в сетке на руле. Или молодой мужчина в тройке, в галстуке, с дипломатом (при этом с серьгой в ухе) лихо катит по деловому центру к своему офису... на роликах (!). Или идет человек по улице, вдруг видит свое отражение в зеркальной витрине, останавливается, смотрит на себя внимательно, а потом вдруг пускается с песней в пляс, после чего, поправив рубашку, спокойно идет дальше.
Обобщая: если вы не мешаете другим, то можете вести себя как душе угодно, общество при этом не будет коситься на вас осуждающе. (Как сказала на это, смеясь, одна моя знакомая американка из Нью-Йорка: «Америка... Здесь все немножко чокнутые...»)
Обстановка, допускающая такую раскованность, приезжающего русского человека не оставляет равнодушным. Кто-то так и не может принять этого, сварливо реагируя на каждое проявление подобной вольности; кто-то упивается этой свободой слишком уж самозабвенно, подчеркнуто раскованно усаживаясь в аэропорту на пол, когда рядом — свободные кресла...
Индивидуальная свобода и раскованность людей по-своему подчеркивают, что проблема соотношения личности и коллектива в американском обществе столь же злободневна, как и в былом советском или нынешнем российском. Но если Россия именно сейчас переживает переход от коллективистского сознания к индивидуальному, то в Америке исходно во всем доминировала и доминирует парадигма индивидуализма. Которая, как показала практика, ближе к здравому смыслу, нежели наш былой утопический коллективизм.
Американец зажат в настолько суровые финансовые тиски повседневной жизни с ее жесточайшими требованиями и ограничениями, что он не имеет выбора и просто обязан во всем и полностью отвечать сам за себя. (Только наблюдая это, в полной мере осознаешь, до какой степени может быть аморальна и растлевающа безответственность индивидуума в условиях пресловутой коллективной ответственности.) А отсюда и вывод: ответственность за себя может строиться лишь на основе — прежде всего — внимания к самому себе. Ошибочно усматривать в качестве причины этого эгоцентризм; если он и есть, то является, скорее, следствием. Потому что внимание к себе и полная ответственность за себя — это единственный путь выживания в американском обществе. Прекрасное этому подтверждение — постоянная готовность индивидуалистов-американцев помочь окружающим.
Приехав в Америку, мы были буквально ошарашены поддержкой, оказанной нам — совершенно чужим и незнакомым людям, равно как в последующем многократно поражались взаимопомощи американцев в любых сложных ситуациях. Так что, наблюдая это, я свою великодержавную спесь («...русский народ всегда снисходительно относился к дурачкам и иностранцам») быстро поубавил.
Феномен повсеместного волонтерства (добровольного вклада на общее благо), безусловно, является одной из отличительных черт американского общества. Добровольцев видишь не только на дорогах за уборкой мусора, но и разливающими бесплатный кофе на станциях отдыха вдоль шоссе, озеленяющими парки, рассказывающими туристам о достопримечательностях в национальных парках, проводящими социологические опросы на улицах городов, развозящими собранные пожертвования сиротам и малоимущим, строящими новый дом пострадавшему от наводнения соседу и т. д.
Их побудительные мотивы, наверное, разные, но для многих людей это просто естественное проявление потребности «помочь другим и быть самому хорошим человеком» (дословный перевод ответа, полученного мной на вопрос: «Чего ради ты тут стараешься?», заданный молодому мужчине, который в поте лица помогал сажать деревья около школы, где у него даже никто не учится).