Долина реки Чилик на южном склоне хребта – малоизученное и труднодоступное место. Здесь нет дорог, добраться сюда
можно только на вертолете или же по опасной конной тропе – медленно и с риском для жизни. Граница снегов здесь проходит на высоте более 4 тысяч метров. Склон этот очень крут, осадков выпадает мало, но именно здесь, с ледника Богатырь, берет свое начало река Чилик – мелкая в зимний период, полноводная и опасная летом.
Растительность по руслу реки Чилик очень своеобразна. Куртины интересного кустарника – монголо-сибирской караганы, придают пейзажу совершенно фантастический облик. Стебли караганы усажены колючками в 4—7 см длиной, поэтому ее заросли – надежное убежище для популяции зайца-толая и многих других редких видов животных, птиц и насекомых. Среди зарослей сверкают желтые высокогорные маки и легендарные эдельвейсы, покрытые серебристым пушком.
Зона альпийских лугов начинается на высоте 2,5—3 тысяч метров. Растительность их невысока, но отличается необыкновенным разнообразием ярких цветов. Причем здесь, неподалеку от границы снегов, мирно соседствуют летние и весенние виды. Почти каждое утро желтые альпийские маки и синие горечавки, голубые колокольчики и трехцветные фиалки, белые анемоны и розовые примулы, серебристые эдельвейсы и скромные манжетки встречают в хрупком кружевном уборе из инея. Каменные гряды морен – тоже отличительный признак высокогорья.
Погода в горах непредсказуема и коварна. Бывает, что мстительное дыхание величественных снежных вершин достигает склона, уже прокрытого молодой зеленью, и вновь укрывает его снежной пеленой. Однако горная растительность отличается поразительной жизненной силой и стойко встречает подобные невзгоды. Только выглянет солнце – и снег тает, а фейерверк цветения вспыхивает с новой силой.
Горы – серьезный противник. Здесь не обойтись без верного помощника. Горные лошади, с виду хоть и неказисты, но помогут и в гору груз поднять, и сельскохозяйственные работы выполнить, и корм диким животным заготовить и развезти. А если человек в непогоду заблудится в горах – верный конь сам найдет дорогу к жилью.
Ночь в горах наступает очень быстро. Она словно обрушивается и стирает все краски, размывает очертания предметов. Ночью в этих местах царствуют звуки – непонятные и оттого немного страшные. И лишь костер – маленькое рукотворное чудо – в состоянии слегка раздвинуть темную мглу и создать вокруг себя почти домашний уют.
Заилийский Алатау подобен шкатулке со множеством секретов. Ландшафты гор и связанные с ними растительность и животный мир представляют собой необыкновенную простоту и мозаичность в зависимости от высоты, рельефа и экспозиции склона. В этом огромном природном театре необычайной силой воздействия обладает свет. В лучах заходящего солнца силуэты гор становятся зыбкими и воздушными, они словно плавятся и истекают золотом и пурпуром. Колдовское очарование заката в горах всегда будет манить вас вернуться сюда.
Уходящая непогода медленно тащит свой неряшливый шлейф через перевал, а над головой уже сияет чистый небосвод глубокого насыщенного голубого цвета. Небо кажется необычайно близким, и в то же время ощущаешь всю мощь и объем этого огромного воздушного океана над собой. Вероятно, только в горах можно испытать подобное чувство…
Александр Лыскин
Люди и судьбы: Жизнь и смерть русской Менады
В «Башне» Вячеслава Иванова – литературном салоне, действовавшем в 1905—1909 годах в Санкт-Петербурге на Таврической улице, эту женщину боготворили и называли Диотимой – по имени необыкновенной по красоте и мудрости героини платоновского диалога «Пир». Когда она появлялась на публике, смолкали готовые вспыхнуть споры и взоры участников ивановских сред обращались к ней, дабы не пропустить сказанное «небожительницей».
Она и впрямь была похожа на богиню – в красной тунике, ниспадающей с плеч, на фоне богемной обстановки салона, задрапированного оранжевыми коврами. Ее звали Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал. Художница Маргарита Сабашникова написала ее портрет, в котором «странно-розовый отлив белокурых волос» подчеркивал «яркие белки серых глаз на фоне смуглой кожи», «лицом она походила на Сивиллу Микеланджело – львиная посадка головы, стройная сильная шея, решимость взгляда…». Для мужа – крупнейшего теоретика и поэта русского символизма Вячеслава Иванова – она стала музой, вдохновительницей, менадой, будто бы перенесшейся в ХХ век из свиты греческого бога Диониса.
На «Башне» Иванова, как известно, царили культ Диониса и идеи «живой жизни», воспевалось состояние экстаза, позволяющего проникать в тайны Вселенной, восстанавливать разрушенные связи человека с миром, преодолевать остро ощущаемое человеком начала XX столетия одиночество, отпадение от природной, космической жизни. И, по утверждению Бердяева, Лидия Дмитриевна была подлинно «дионисической, бурной, порывистой, революционной по темпераменту, стихийной» натурой, едва ли не более близкой дионисизму, чем ее ученый муж, написавший об этом веселом и грозном боге не одну работу.
Она была эксцентрична, горда, независима, самолюбива, вызывающе умна, но и жизнерадостна, доброжелательна, открыта людям. Ее характеризовало необычайное внимание к человеку, понимание того, что он – великая ценность, неповторимая и незаменимая. Она умела с одинаковой доброжелательностью выслушивать утонченные символистские рассуждения петербургского эстета и горячую несвязную просьбу крестьянки из деревни.
В ее жилах текла голубая кровь: отец Лидии Дмитрий Зиновьев был родом из сербских князей. Окружению он запомнился беззаботным, великодушным барином, в котором однажды взыграла невесть откуда взявшаяся жилка предпринимателя – он первым решил индустриально использовать Нарвский водопад.
Это мероприятие принесло семье неплохие дивиденды, но широкая натура барина постоянно посягала на это благосостояние. Ее мать, урожденная баронесса Веймарн, была шведкой по отцу, а по материнской линии примыкала к семье Ганнибала – предка Пушкина. Детство Лидии прошло в петербургском особняке, который был известен в городе как придворный: брат ее отца был воспитателем цесаревича, впоследствии императора Александра III. В силу всего перечисленного девочке с рождения было уготовано блестящее будущее великосветской дамы, но с самого раннего возраста Лидия думала о себе и о своем будущем иначе. Ее богатое воображение постоянно вырывалось из стен роскошного дома, она придумывала собственные игры, которые взрослые называли необузданными и дикими.
Наставления и беседы гувернанток и учителей, как правило, ни к чему не приводили, Лидия своенравничала и бунтовала. Уединяться с книгой она не любила, так что единственной отдушиной в детстве считала лето в деревне. Но однажды и деревенский мир перевернулся для нее вверх дном. Братья Лидии убили на охоте медведицу и привезли с собой трех медвежат, которых выкормили из соски и вырастили. Целый год Лида от них не отходила. Когда же звери стали большими, их увезли в лес. А те, будучи ручными, доверчиво подошли к мужикам на покосе. Мужики, ничего не ведая, изрубили их косами. Дошедшая до Лидии весть надолго выбила ее из колеи, мысли о том, что же есть «добро» и «зло», и как Бог допускает «зло» не давали ей покоя. Она сильно изменилась, стала «неуправляемой», а вскоре ее исключили из петербургской гимназии. Тогда родители нашли выход, менее всего подходящий для состояния, в котором она пребывала: отправили Лидию в Германию в школу диаконис, где она изводила пасторов, «портила» одноклассниц, получив прозвище-фатум
Русский черт.
В итоге – за ней закрепили «черта», которого она так боялась обнаружить внутри себя. Ей не разрешали ни с кем дружить, когда же наставница пригрозила ее подруге исключением из гимназии, Лидия дошла до отчаяния, потому как не могла понять такой несправедливости: если дурная слава закрепилась за ней, то почему хотят исключить ее подругу? Обозвав наставников свиньями, она, изгнанная и из этого заведения, вернулась домой.