Вскоре к меди, олову, стеклу прибавилась слоновая кость — бивень слона длиной в 20 см, а рядом с ним были найдены несколько серебряных браслетов, сабля хананеян и золотая подвеска в виде сокола, держащего в когтях кобру.
Заготовки сырья на борту погибшего корабля вместе с кипрской посудой и амфорами хананеян, оружием и украшениями — вес это имело отношение к цивилизациям Средиземноморья и говорило о том, что корабль шел с востока на запад. Возможно, его ждали в Греции или Египте, где все полуфабрикаты тут же превращали в инструменты, оружие, украшения и домашнюю утварь.
Очень весомой находкой, в буквальном смысле слова, были 16 каменных якорей, каждый весом 270-360 кг. Они говорят о солидной грузоподъемности корабля. Такие якоря еще ни разу не находили при раскопках древних судов. В древней Сирии и на Кипре якоря использовались и как строительный материал. Под якорями обнаружено много бронзовых секир, серповидных клинков, тесла, балластные камни. Ниже лежали хорошо сохранившиеся остатки корпуса корабля. Он был сделан из пихтовых досок, каждая около 25 см в ширину и 5 см в толщину, скрепленных между собой и с килем с помощью пазов и шиповых соединений-колышков из очень прочной древесины. Это был тот же метод строительства, что был применен и на судне IV века до н.э., поднятом около Кирении коллегой Джорджа Басса Мишелем Катцевым в 1967 — 1969 годах.
К концу четвертого сезона раскопок число находок, поднятых и внесенных в каталог кораблекрушения возле Улу-Буруна, составило 1224. Это была впечатляющая коллекция предметов разных культур Средиземноморья. В нее входили различные виды оружия, посуды, орудия труда, золотые и серебряные украшения. Особенно ценными оказались найденные впервые скарабеи — египетского происхождения, сделанные из слоновой кости, оформленные в золоте и покрытые сверху орнаментом из иероглифов. На одном из них сохранилась надпись: «Нефертити». На связь с Египтом указывала и находка нескольких стволов черного африканского дерева, которое произрастает на территории от Судана до Мозамбика и Анголы. Это то самое дерево, из которого сделаны кровать, стул и скамейка в гробнице Тутанхамона.
Некоторые находки довольно точно могли указать на возраст корабля. Так, кварцевая цилиндрическая печать с чьей-то личной подписью датируется 1350 годом до н.э. Торговцы прокатывали такой печатью по глиняной дощечке, оставляя свой нестираемый знак. На этой печати просматриваются три фигуры — возможно, богов, идущих к кому-то четвертому, возможно, к царю. Печать имеет золотые края и могла носиться, наверное, как украшение. Она очень похожа на печати касситов, правителей Вавилона той эпохи.
В течение двух лет велась кропотливая работа по консервации и изучению поднятых историко-культурных ценностей. Все находки, по законам Турции, остались в стране и были отправлены в постоянные места хранения — музеи. Чей же все-таки был этот корабль? Точный ответ на этот вопрос исследователи не получили. По крайней мере, можно сказать с уверенностью, что на корабле находились люди разных национальностей, которые сопровождали свои грузы в торговом «круизе» вдоль берегов нескольких древних средиземноморских стран.
Корабль шел в западном направлении вдоль скалистого берега южной Турции. Шторм отправил его на дно. И только подводные археологи раскрыли тайну его гибели, подарив историкам самую обширную из найденных до сих пор коллекций предметов исчезнувших цивилизаций бронзового века.
Борис Савосин
Земля людей: Наследство Сулеймана Великолепного
5 мухаррама 1417 года, в пятницу, мы вступили под своды мечети Султана Сулеймана. Мечеть была пуста. Но уже через несколько часов на устланный коврами пол уселись рядами тысячи правоверных мусульман. Они отдавали земные поклоны, обратившись в сторону Мекки, и слушали пятничную проповедь ученого имам-хатиба. Так же, как четыреста пятьдесят лет назад, при жизни султана, чье имя носит эта мечеть, и султанши, чья жизнь представляет собой цепь событий удивительных и почти невероятных...
Редкий иностранец, приехав в Стамбул, не воспользуется возможностью переплыть на пассажирском пароме Босфор, чтобы побывать в Азии. Для приезжего человека такое событие имеет, как сейчас модно говорить, знаковый характер. Но для местного жителя смотаться на пару часов в Ускюдар, азиатский район Стамбула, — все равно, что москвичу проехаться из Останкино в Черемушки. Пересечение незримой границы между континентами происходит без всяких церемоний, никто даже не напоминает пассажирам о столь тривиальной географической подробности ежедневного маршрута морского извозчика.
Мое путешествие в Ускюдар оказалось не совсем удачным. Дело в том, что на азиатском берегу я пытался отыскать обещанные путеводителем «очаровательные уголки старины», но обнаружить их не удалось — то ли они оказались упрятанными за кварталами местных Черемушек, толи путеводитель слегка приврал. На обратном пути, укрывшись в салоне от июльского солнца, палившего с безоблачного неба, я утешал себя мыслью о том, что это ритуальное посещение Азии все же следовало совершить, а закон справедливого воздаяния за труды должен себя проявить. Так и произошло.
Когда паром пересек Босфор и стал втягиваться в бухту Золотой Рог, передо мной развернулась грандиозная панорама. Известно, что каждый морской город запоминается чем-то особенным: ажурным мостом, утесами небоскребов, старинным фортом, террасами улиц. Стамбул — это изящные минареты в кружевных оборках-балкончиках и серые купола мечете и, плывущие в небе над застроенными вдоль и поперек холмами, остатками крепостных стен, дворцами и базарами, над столпотворением великого азиатского города, оказавшегося на европейском берегу. Дитя трех цивилизаций — греко-римской, православной и мусульманской — он дважды становился столицей могущественных империй — Византийской и Османской. Византии — Константинополь — Стамбул, он был для русских еще и Царьградом — Городом царей и Царь-городом...
На одном из холмов я увидел мечеть Султана Сулеймана. Узнать «Сулеймание-джами», как называют ее турки, было нетрудно но характерному, как бы двухъярусному куполу, на котором блистает золотой полумесяц, и по четырем минаретам. Не знаю, почему, но именно эта мечеть была намечена мной в качестве одного из тех мест, где надлежало обязательно побывать за короткое время посещения Стамбула. Быть может, в пику растиражированной в десятках буклетов и открыток Голубой мечети Султана Ахмета.
О Сулеймание-джами знал я тогда не более того, о чем сообщал тот же путеводитель. Что сооружена она по велению султана Сулеймана I, прозванного Великолепным. Что строил ее в 1550 — 1557 годах архитектор Мимар Синан. Что размер мечети 69 на 63 метра, центральный купол возвышается на 53 метра, а диаметр его 27,25 метра. Ну и прочие подробности, мало что говорящие, пока сам не увидишь описываемый объект.
Я сошел на берег у Галатского моста и нырнул в лабиринт приморских улиц, намереваясь выйти прямиком к мечети. Мостовая сперва плавно забирала вверх и вправо, потом пошла вверх и влево, так что в конце концов я оказался в окружении ветхих деревянных домов, опутанных электрическими проводами, как умирающий резиновыми трубками. Далеко выступающие эркеры, поддерживаемые жалкими столбиками, грозили рухнуть на голову. Из раскрытых дверей кофейни слышались голоса мужчин, играющих в нарды, и распространялись ароматы кофе и салепа — молочного киселя, сдобренного корицей. Впрочем, господствующим все же был запах гниющих мусорных куч, возвышающихся там и сям. А по мостовой навстречу мне сочились потоки мыльной воды, выплескиваемой хозяйками, согласно вековой азиатской традиции, прямо за порог.
То была самая натуральная турецкая «махалла» — старый жилой квартал, не отмеченный путеводителем в качестве «очаровательного уголка». Запустение и сонная недвижность казались нереальными в шумном, крикливом Стамбуле. Лишь однажды попался навстречу мальчик-разносчик с парой чая на мельхиоровом подносе, да разноцветные кошки рыскали повсюду в поисках пропитания. К повсеместному присутствию кошек в Турции относятся терпимо, поскольку кошка была любимым животным Пророка.