Я взял бинокль и принялся разглядывать противоположный берег затона. Трава уже пожухла, а потому я смог разглядеть то, чего не заметил в прошлый раз. На берегу бобрами было проложено несколько каналов. Обычно каналами постепенно становятся тропы, по которым звери регулярно ходят к местам жировок и заготовок кормов. Постоянно утаптывая и подрывая грунт, бобры превращают такие дорожки в заполненные водой каналы, по которым можно скрытно добраться к местам кормежки, улизнуть от врагов или транспортировать заготовленные ветви деревьев.
У одного из таких каналов я и увидел «своих» бобров – четверо взрослых и трое малышей обедали корой поваленной ими осины. Видимо, в сборе было все семейство – самец и самка, двое их взрослых годовалых детей и три бобренка, родившиеся этой весной.
Бобр – хороший семьянин, а потому в одиночестве он живет редко. Обычным временем появления детенышей считается конец весны – начало лета. Первые полтора месяца бобрята питаются жирным, высококалорийным молоком матери и очень быстро растут. Но уже через пару недель их рацион пополняется и растительной пищей. В течение месяца-полутора детеныши становятся объектом заботы всей семьи. Взрослые животные обогревают и охраняют бобрят, приносят им пищу, участвуют в играх, сопровождают в прогулках по водоему. Как правило, достигнув двухгодовалого возраста, по весне молодые бобры покидают семью. И надо сказать, что этот период едва ли не самый опасный в жизни молодых бобров. Помимо хищников угрозу может представлять даже встреча с другими бобрами. Миролюбивые в семье и спокойно воспринимающие своих ближайших соседей, бобры удивительным образом преображаются при встрече с чужаками. И подобные столкновения почти всегда перерастают в жесточайшую схватку, во время которой бобры своими мощными резцами наносят друг другу тяжелые, подчас смертельные, раны.
…В сгустившихся сумерках уже не помогал и бинокль – я перестал различать животных, для которых вечер и ночь – привычное время бодрствования. Не без сожаления я оставил бобровый пруд, надеясь еще вернуться в эти места через пару недель. Но когда это произошло, меня ждало горькое разочарование – бобровая хатка оказалась разрушенной. Здоровенные следы, тянущиеся вдоль берега, не оставляли никаких сомнений в том, что здесь побывал медведь, разворотивший бобриное жилище. Косолапый хищник, пытаясь добраться до обитателей хатки, уничтожил ее до основания…
Я присел на покрытый мхом пень, огляделся вокруг. Царящее в тайге безмолвие сегодня казалось просто мертвым. Я еще долго смотрел на лениво текущий ручей, а когда, собираясь уходить, встал, тут же услышал характерный громкий шлепок по воде – так, я знал это наверняка, в случае опасности делают только бобры. А мгновение спустя с разных концов водоема раздались такие же сигналы тревоги, подхваченные другими членами этой небольшой бобриной семьи. А это означало, что мои знакомые никуда не делись и наверняка уже строили себе новое жилье…
Дмитрий Иванов
Досье: Закон неотвратимости
В древних египетских «Текстах пирамид» повествуется о временах, «когда небо еще не возникло, когда люди еще не возникли, когда смерть еще не возникла…» Речь в них, разумеется, шла о неком мифическом правремени, в котором, как в зерне, заключены важнейшие потенции будущего жизнеустройства, в том числе и смерть. В мифологемах самых разных народов в том или ином виде обязательно найдутся сказания о «золотом веке» – когда в архаическом сознании людей уже присутствовали проявления всего многообразия земной жизни и только смерть почему-то «запаздывала»… Это было время пребывания Адама и Евы в раю, когда люди были бессмертны. Потом смерть обязательно возникала: возможно, как наказание за «первородный грех», предшествовавший изгнанию из рая, или как результат нелепой случайности, неправильно переданной Божественной вести, а может быть, напротив, как следствие сознательного волеизъявления богов.
Именно в сопоставлении со смертью человек осознает самого себя, осознает, что такое жизнь, и в зависимости от того, как он видит противостояние жизнь—смерть, развиваются мифология, религия, философия, архитектура, да и вообще все области культуры, которые на первый взгляд со смертью никак не связаны… Разумеется, в наш гедонистический век мы не любим говорить о смерти как о своего рода крайней неприятности. Но пока смерти не было, не было и настоящих экзистенциальных вопросов. В кругу размышлений о ней мы оказываемся в перенасыщенном образном и смысловом поле. Многие фундаментальные понятия, связанные со смертью, оказываются общими в культурах разных народов: рождение и смерть, жизнь до рождения и после смерти, за которой последует новая жизнь, словом, большинство идей о цикличности, двойственности, о конфликте, заложенном в мире, и о примирении противоположностей. Но не следует думать, что у смерти есть некий универсальный язык. «Языки смерти» отличаются друг от друга, как все языки человечества. И лучшее свидетельство этому – разнообразие похоронных обрядов, в которых сконцентрированы понятия разных народов о том, чем, собственно, смерть является и как с нею следует обращаться.