Ночью стало довольно холодно, а тут еще одежда и спальники промокли, хоть выжимай. С рассветом, в шесть утра, мы снова были на воде. Пройдя за несколько дней около сотни километров вверх от того места, где состоялось наше прощание с Педро и Лопорино, мы неожиданно вышли к индейской деревне.
Первое, что мы увидели, были пятеро индейцев: они стояли на берегу и внимательно разглядывали нас, нежданных гостей. Вообще мы являли собой довольно впечатляющее, красочное зрелище – особенно бросался в глаза «Таймень». Ярко-зеленого цвета, почти шестиметровой длины, украшенный двумя голубыми крышами-надстройками, которые мы позднее сняли за ненадобностью, и красным механизмом рулевого управления. На фоне долбленых индейских лодчонок наш «Таймень» поистине производил впечатление линкора. Две «Нерпы» – одна синего, другая коричневого цвета, образовывали что-то вроде эскорта. Картину дополняли желтые майки с непонятным символом и надписью «Банк „Столичный“ да лежащий на носу „Тайменя“ арбалет.
Похоже, наше появление вызвало легкую панику среди индейцев. Трое из них остались на берегу, чтобы не спускать с нас глаз, а двое других скрылись в зарослях – вероятно, чтобы предупредить остальных.
Подплываем ближе – на лицах индейцев, обрамленных полукругом черных волос, смесь любопытства и страха. А страх может сослужить плохую службу – от него один шаг до агрессии.
Трое оставшихся – молодые мужчины – были почти полностью обнажены – только одна веревка вокруг пояса, которую никак нельзя было принять за элемент одежды: скорее всего, она служила чем-то вроде перевязи – чтобы можно было подвешивать разные мелкие вещи. На телах никакой раскраски. Все трое худощавые, низкорослые, с выступающими вперед животами.
Я незаметно прикрываю арбалет брезентом. Хижняк приветствует индейцев на португальском. Вижу – они его не понимают.
Пока мы причаливали, на берегу уже собралась толпа человек в десять-двенадцать, в том числе четыре женщины. У многих мужчин в руках прямые двухметровые луки. Высаживаемся, Хижняк судорожно роется в рюкзаке – индейцам нужно что-то подарить. На свет появляются рыболовные крючки и леска. Индейцы, видя, что мы не вооружены, успокаиваются и с радостью принимают подарки. По времени, которое понадобилось, чтобы позвать подмогу, я прикидываю, что деревня совсем рядом. Вперед выходит индеец и обращается к нам по-португальски. Хижняк вступает с ним в разговор, обильно подкрепляя слова мимикой и жестами. Обоим явно не хватает словарного запаса. Время от времени обе переговаривающиеся стороны доводят краткий смысл сказанного до «соплеменников». Так мы узнали, что эта яномамская деревня – своего рода форпост на границе индейских земель. Бразильцы не часто бывают в этом глухом месте. Самые долгожданные гости – миссионеры, они привозят лекарства, одежду, железные ножи, мачете, огромные (до полутора метров в диаметре) сковороды для обжаривания маниоки. Изредка появляются представители ФУНАИ – государственной службы защиты индейцев. Кстати, перед отплытием из Манауса мы побывали в штаб-квартире этой организации, где узнали трагическую новость о том, что недавно в один из районов Национального парка Де-Неблино вторглись гаримпейрос – бразильские золотоискатели и что в борьбе с ними погибло несколько сот индейцев. В конце концов яномами все же удалось изгнать вторгшиеся на их земли хорошо вооруженные отряды. Однако нас предупредили, что в результате последних событий общение с яномамскими племенами, даже не участвовавшими в военных действиях, дело отнюдь не безопасное…
Пока все, кажется, идет нормально, на лицах индейцев наконец появляются улыбки. Многие подходят к нашим лодкам – они явно произвели на них впечатление. Луки из грозного оружия превратились в товар для обмена. Вымениваем на веревки и материю три лука со стрелами. Лук изготовлен из черного как смоль, плотного и необыкновенно упругого дерева, стрелы – из какой-то разновидности бамбука; они необычайно легкие, на одном конце – костяной или деревянный наконечник, на другом – темное оперение. Тетива искусно сплетена из растительных волокон, но на большинстве луков она синтетическая – так прочнее и надежнее. Как нам рассказал Антонио, индеец, знавший по-португальски, даже у племен, никогда не вступавших в контакт с современной цивилизацией, все чаще можно встретить тетиву из капрона. Это – продукт обмена с жителями приграничных деревень, вроде той, где мы сейчас находились. Кстати, тут же уточню: Антонио, конечно же, не индейское имя, настоящие свои имена яномами тщательно скрывают от пришлых. По индейскому поверью, человек, узнавший твое имя, при желании может легко наслать на тебя порчу. Поэтому индейцы в общении с внешним миром называют себя библейскими именами, которыми их окрестили миссионеры.
Антонио показывает нам свое искусство стрельбы из лука – выпускает стрелу, она взмывает далеко ввысь. Затем передает лук Хижняку – теперь ты, мол, покажи, на что способен. Индейцы, которых к этому времени стало заметно больше, внимательно следят за ними. И вообще, происходящее уже напоминает импровизированное спортивное состязание. Анатолий, вероятно, тоже почувствовав это, делает красивый жест – передает лук мне.
Ощущение глупейшее! Антонио и я оказываемся посредине живого круга, образованного коричневыми телами мужчин и женщин. И в центре всеобщего внимания – мы, пятеро пришельцев в защитного цвета одежде, с дурацкими ухмылками на лицах. У меня в руках двухметровый лук и такой же длины стрела. Судорожно вспоминаю, когда последний раз держал в руках лук. Вспомнил: в четвертом классе. Изумительно! Хорошо еще, что в небо – а если бы в мишень? Стрела выскальзывает из пальцев – того и гляди упадет. Раздается смех. Понемногу вхожу в азарт. Крепко зажав между пальцами стрелу, медленно натягиваю тетиву, направив деревянный наконечник в ослепительно голубое небо. Что-то сейчас будет! В общем, одно из двух: либо сломаю эту палку, хоть она и чертовски упругая, либо… Ну да Бог с ним, со всем, не корову же, в конце концов, проигрываю. Черный лук сгибается в дугу, слышится слабый треск – но пальцы уже послушно разжались, и стрела с резким свистом уходит в небо. И скоро скрывается из вида. Зрители, придя в легкое замешательство от увиденного, тотчас бросаются врассыпную. Каждый индеец думает, что стрела, падая обратно, попадет точно в него. Я вскидываю голову – и, успев разглядеть мчащуюся вниз стрелу, отскакиваю в сторону. Летящая с долгим, протяжным свистом стрела, достигнув земли, вонзается в плотный песок сантиметров на двадцать. Похоже, наша взяла.
Ну что же, начало знакомству положено – нас приглашают в деревню. Пройдя по тропе через довольно плотный кустарник и небольшую банановую плантацию, выходим на вытоптанную площадку. Посередине стоит огромная шатрообразная хижина-деревня молока. С некоторым трепетом заходим внутрь. После яркого света глаза не сразу привыкают к полумраку. В круглое помещение метров тридцати в диаметре свет проникает только через центральное отверстие в конической, покрытой пальмовыми листьями крыше и дверной проем. Пол – утрамбованная земля. В центре молоки пусто, а вдоль стен на столбах, поддерживающих кровлю, развешаны гамаки. В некоторых из них сидят индейцы, их глаза внимательно следят за нами. Гамаки располагаются как бы группами; каждая из групп принадлежит отдельной семье. Между гамаками разложены костры. Молока не имеет внутри перегородок – это одно огромное помещение, в котором могут жить до восьмидесяти человек. У стен стоят луки и духовые трубки, предназначенные для стрельбы отравленными стрелами…
Со времени высадки мы не успели снять ни одного кадра – боялись разорвать тоненькую, едва-едва обозначившуюся нить, связавшую нас с индейцами этого яномамского племени, которые, как выяснилось, называли себя журикабо. Потом мы не раз сожалели, что вовремя не воспользовались ни фотоаппаратом, ни видеокамерой. Но было уже поздно. Удача отвернулась от нас так же внезапно, как и улыбнулась нам.