Сегодня, похоже, Опатия еще более космополитична. «Купите наши сувениры. А не хотите купить, просто посмотрите», — говорил владелец маленького магазинчика, переходя с английского на русский с вкраплением звучащих немного чудно, но понятных хорватских слов, и предлагал брошки из перламутра южных морей, статуэтки из замбийского малахита и новозеландские ракушки.
Хотя Опатия и слывет курортом круглогодичным, она еще только готовилась к настоящему сезону. Но несмотря на непрекращающийся дождь и пустынность улиц, по которым лишь изредка проезжали машины да пробегали вымокшие до нитки любители «джоггинга», обстановка навевала скорее расслабленность и умиротворение, нежели скуку.
В ненастную погоду морем пахнет особенно сильно, однако здесь висел запах не соли и водорослей, а свежести и чистоты. И вообще, эпитет «грязный славянский городишка» подходил к нему меньше всего. А родившийся было в голове каламбур о том, что Опатия рождает апатию, так и не слетел с языка.
Расположенный в одном из самых живописных мест Адриатики, зеленый и полный старосветского шарма городок, заставлял меня не соглашаться с Чеховым. Я не считал себя обманутым и в отличие от его героя лишь сожалел, что мне здесь надо прожить не «десять дней, десять недель», а наутро отправляться дальше...
Изумрудный — это цвет Адриатики. Именно такой он у глубоких заливов, врезающихся в здешние горы, словно норвежские фьорды, да и зовутся они здесь тоже фьордами. Такой он и у речушки Раша, которую раз и не два пересекало шоссе. Изумрудное и само море, ласково лижущее тысячами своих языков берега островов Бриони, известных как резиденция Иосипа Броз Тито. Причем сам этот цвет не меняется даже в зависимости от погоды: идет ли дождь, светит ли солнце — варьируются лишь его оттенки. Может, потому и не нашел я местных камней в сувенирной лавочке Опатии, что трудно им было бы тягаться с цветом и чистотой здешних вод?
Берег Истрии — это небольшие старинные городки Пореч, Ровинь и Умаг, облюбовавшие самые живописные мысочки и бухты, — с красными черепичными крышами и строгими средневековыми базиликами. Но самый большой, самый старый и занимающий ключевое положение на оконечности полуострова город — Пула. Он был основан в 50 году до нашей эры как римская колония, но легенда приписывает ему возраст в 3 тысячи лет: Пула будто бы упоминается уже в греческом сказании об аргонавтах. Во всяком случае, город не обделен стариной. Едва ли не в самом центре стоит цирк I века нашей эры — один из наиболее сохранившихся в мире. Но влияние наследников Римской империи — Италии, и прежде всего Венеции, присутствует здесь особенно зримо.
Башни-колокольни церквей смотрятся сестрами венецианской Сан-Джордже. Чем севернее по побережью, тем чаще слышна итальянская речь, а дорожные указатели — двуязычные. Да и самое популярное тамошнее блюдо — фужи (спагетти с мясом), если не считать общесредиземноморских морских деликатесов. Сливовица — только привозная, из внутренних районов Хорватии («У нас-то и деревьев сливовых нет», — объяснили мне в Пуле), все лозовача — та же граппа, даже если ее так и назвать, не только поймут, но и не обидятся за итальянское слово. И конечно, вино. Раньше больше красное пили, теперь в почете белое. Видимо, лучше подходит к рыбе орала и кальмарам...
Вокруг городков — гостиницы на побережье, теннисные корты, марины — стоянки яхт и катеров, владельцы которых съезжаются сюда со всей Центральной Европы. Именно в пригородах и закручивается ночная жизнь в вихре космополитичных дискотек и казино, а сами города сохраняют свой покой, от которого веет средневековьем.
Улицы-щели, кажущиеся порой туннелями из-за развешенного где-то у неба белья, старинных фонарей и вывесок, карабкаются вес выше и выше к церкви святой Евфимии в Ровине. С моря дома выглядят сплошной крепостной стеной, встающей из воды. А со стороны города боковые проходы из царства полутьмы вырываются к террасам над изумрудной морской гладью. Все обыденно и повседневно: играют на ступеньках у воды дети, о чем-то судачат мужчины (как и повсюду на юге, кажется, они только тем и заняты, что разговорами за столиками кафе), хлопочут женщины. «Нет-нет-нет! — машет руками молодая владелица крошечной таверны, прилепившейся над морем. — Что если бы вас просили сфотографироваться двести раз на день?»
...Базилика VII века с фресками и мозаиками в Порече встретила пустотой, несмотря на бурливший в центре городка какой-то неведомый праздник. Пустовали и все кафе и рестораны совсем вблизи от главной площади. «Рыбное у вас есть?» — спросили у официанта, скучавшего у приглянувшихся нам столиков на улице. «Нет, только кофе и мороженое, а в рыбный — давайте провожу». Такие же столики через квартал, нам нравится, остаемся. «А ко мне, может, на десерт зайдете?» — уходя, спрашивает с надеждой «гид».
Спокойная и дружелюбная Хорватия. Информационные сводки с Балкан в начале 90-х отпугнули с Истрии туристов. Хотя боями там и не пахло, министерство иностранных дел Британии предупредило лет шесть назад своих подданных, что в Хорватии неспокойно. И вот, вместо 120 чартеров в неделю, прибывает теперь в Пулу из Англии только три. Но «ближние» соседи — словенцы, итальянцы и австрийцы — как ездили на изумрудное море Хорватии, так и ездят, и не в отсутствии туристов коренится приветливость обитателей Пореча или Ровиня. Под вечер заходим в обменный пункт — нужны куны для поездки в знаменитые пещеры — со сталактитами, сталагмитами и ящерицами, белыми от жизни без света. До них — минут двадцать-тридцать на такси. Может, еще успеем.
— Давайте позвоню, лучше все-таки узнать, — говорит кассирша и набирает номер пещер. — А сколько вас человек? У них в пять последняя группа, только что запустили.
—Три-пять,— неуверенно отвечаем мы. Дама виновато улыбается:
— Если бы хотя бы человек десять, для вас бы специально открыли...
Увы, пещеры Барделине не единственное место на Истрии, которое не удалось посмотреть. Но что делать... Завтра в Венецию...
В приморские города нужно приезжать обязательно по морю. В справедливости этого правила я убеждаюсь каждый раз. Венеция — не исключение. Город, стоящий на воде (или в воде?), в первый раз лучше всего обозревать с борта теплохода. Он открылся сразу, стоило пересекшему Адриатику быстроходному катамарану «Принц Венеции» выйти из-за изгиба пролива. То был редкий для меня случай, когда я поддался стадному чувству и с ощущением волнительного ожидания прилип вместе со всеми к носовым перилам.
Но чем ближе мы подходили к городу, тем больше мне казалось, что я это уже видел. Дворец дожей, площадь Святого Марка, покачивающиеся на легких волнах гондолы, каналы и канальчики, бесчисленные мосты — все было знакомо, будто я смотрел кадры старого фильма или разглядывал картинки в хорошо знакомой книге. И чем больше я смотрел на проплывавший мимо город — живой, реальный, — тем больше во мне росло ощущение нереальности.
...Разноязыкая толпа втянула на площадь Святого Марка, а затем повлекла куда-то по лабиринтам улочек, мостам, проходам, где приходилось прижиматься к стене, чтобы пропустить торговцев, тащивших какие-то коробки.
Роскошный Дворец дожей, еще более изумительный внутри, чем снаружи, мост Вздохов, соединяющий его с тюрьмой, собор святого Марка, Золотой дом, мост Риальто через Большой канал — все это, да еще масса других диковинок, какими богат город, взятые в отдельности, могли бы послужить украшением любого другого места на земле. Но даже поставленные все рядом, но где-то не здесь, они не смогли бы дать того, что являет собой Венеция.
Я ходил как завороженный, и было желание ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон. А когда, наконец, мы взяли гондолу, и заскользили по лабиринту каналов, город и вовсе показался мне огромным театром, а я стал участником спектакля в его фантастических декорациях.
«В этом доме спал Вивальди. В этом, говорят, жил Джакомо Казакова», — бросал время от времени гондольер. Скудновато для исторического города. Причем Казакова явно особенно популярен среди туристов. Показывая на тюрьму, в которой мы уже побывали днем, молодой красавец с изящной татуировкой во всю руку заметил, что именно отсюда удалось бежать авантюристу.