Так рассказывает «Авеста» о начале движения ариев на юг, в нынешние Таджикистан, Индию. Иран. Стрела и плеть — орудия отнюдь не земледельца, а скорее воина-всадника, — прозрачное указание на то, что именно с их помощью расширялись земли Йимы — первоцаря ариев.
С семьями, табунами лошадей, отарами овец в течение нескольких поколений двигались индоиранцы со своего «арийского простора» на новые земли. Они шли, осваивая новые водоемы, пастбища, оставляя по пути могилы своих воинов, жен, детей, стариков — священные могилы предков.
Приведенные строки из «Авесты» считаются самыми древними в этом литературном памятнике. Ученые относят их ко II тысячелетию до н.э., то есть можно предположить, что легендарный царь Йима жил в это время. Но где? Это вопрос вопросов. Почти два столетия исследователи пытаются определить прародину ариев. Несомненно одно: в процитированной фразе из «Авесты» есть четкое указание, что двигались индоиранцы «против нити солнца», то есть с севера на юг. И движение это продолжалось более 900 лет.
Отечественные археологи долгие годы ведут изучение срубной культуры — культуры земледельцев и скотоводов, населявших степи и пустыни Евразии в эпоху бронзы (II тыс. до н. э.). Они были современниками Иимы и говорили на том же языке, что и он. И жили на тех же землях, откуда он начинал, по-видимому, свое движение к югу. Не были ли они соплеменниками? Исследователи неоднозначно отвечают на этот вопрос. Но многие утверждают, что «срубники» и были теми ираноязычными племенами, что устремились к югу. А если это так, то находки срубных поселений, керамики, захоронений в прибрежных и глубинных районах северо-восточного Прикаспия, а также в Прикарабугазье и Прибалхашье являются иллюстрацией того многовекового стремления арийских племен к югу, о котором говорит «Авеста».
Эта археологическая культура названа срубной по обряду захоронения. Носители ее хоронили своих покойников в деревянных срубах, скорченными, на левом боку, головой на север, северо-восток, восток, руки укладывали кистями к лицу. Время бытования этой культуры — XVI в. до н.э. — X в. до н. э. Ей присуща лепная керамика определенной формы и орнамента, своеобразные украшения и оружие — кинжалы из бронзы и ножи. Территория, занятая срубной культурой, в высший период расцвета (XIV — XII вв. до н.э.) простиралась от Урала до Дуная и от Среднего Поволжья до Прибалхашья. Место появления срубной культуры тяготеет к Среднему и Нижнему Поволжью, а также Волго-Уральскому степному и пустынному междуречью. В степной зоне и пустыне — это культура скотоводов и воинов, на что указывает оружие — каменные стрелы для боя, бронзовые ножи и кинжалы, боевые колесницы. Андроновская археологическая культура — названа так по первому памятнику этой культуры, найденному близ поселка Андроново около Ачинска. Она современна срубной, но имеет ряд отличительных особенностей.
Мне посчастливилось найти уникальный для пустыни памятник — жилой дом II тысячелетия до н.э. Он был обнаружен среди песков Тайсойган, в дельте реки Уил. В этом доме малая семья укрывалась в зимнюю пору. И сейчас местные кочевники, все лето проводящие на пастбищах в открытой степи, зимой спасаются от непогоды среди барханов. Дом этот небольшой. Состоит из одного помещения, большую часть которого занимает земляная лежанка. Она обогревалась так: вокруг всей лежанки шел желоб, который засыпали горячими углями. Чтобы сохранить тепло после прогорания углей, лежанку накрывали кошмами, — и постель, на которой могли поместиться человек пять, была готова. Днем лежанка служила обеденным столом. Здесь же, в помещении, были найдены женская височная подвеска и керамические черепки, характерные для срубной культуры. Рядом с очагом обнаружены кости тех животных, которыми питалась семья в течение зимы. В основном это кости лошади, овцы и сайгака.
Представить повседневные заботы такой семьи помогает отчасти изображение на цилиндрической печати из Западного Ирана 2300 — 2200 гг. до н.э. Мы видим земледельческо-скотоводческую семью из пяти человек. В центре сидит глава ее, вероятно, распределяющий работы между членами этого семейного коллектива. Один человек выгоняет овец и несет деревянный плуг. Другой сбивает масло в большом глиняном сосуде. Третий — похоже, женщина, растирает в корыте злаки; четвертый — тоже, по-видимому, женщина — готовит для выпечки лепешки. Главой этой малой, явно патриархальной, семьи был мужчина.
Однако, вернемся к нашему зимнему дому в песках.
В нем жили скотоводы, о земледелии в пустыне не могло быть и речи — сухо и безводно. Жили одну зиму, так как дом был недолговечен: его строили из местного камыша-чия и жердей. Каждая зима была тяжелым испытанием для семьи. У казахов, живущих здесь ныне, сохранились пословицы: «Скот на самом деле принадлежит лютому бурану и сильному врагу» и «Идет зима, волоча за собой меч». Особенно гибельны были джуты, когда после внезапной оттепели или дождя наступали морозы, которые прочной ледяной коркой покрывали снег и землю. В это время скотоводы теряли почти весь скот... О подобных трагедиях, повторявшихся каждые 10-12 лет, молча «кричат» архивы прошлого века. Такие страшные зимы, несомненно, были и в древности, случаются они и сейчас.
Так, волею обстоятельств, чтобы выжить, арийский мужчина вынужден был становиться воином. Во время джутов процветала так называемая баранта — нападение на стада тех кочевых аулов, которые сумели сохранить скот, или рейды за скотом в более отдаленные районы.
Об этом читаем и в «Авесте»: «Я выбираю для себя светлую добрую, Ара-манту, пусть она будет моею, отрекаюсь от хищения и захвата скота, от принесения ущерба маздаястским селениям» (маздаястцы — поклонники Ахуро-Мазды — верховного божества зороастрийцев), «...молит вас душа быка: кто создал меня и для чего?», «Этебью злой гнетет меня, угоняют воры и грабители».
В ходе стычек, которыми часто завершались рейды за скотом, появлялись пленные. Их либо использовали как семейных рабов, либо приносили в жертву богам, либо отправляли сопровождать на тот свет главу семьи или старейшину рода. Это подтверждают необычные парные захоронения, найденные среди тысяч рядовых погребений в степном и пустынном междуречье Волги и Урала. Именно здесь, в районах, богатых пастбищами, водой и пригодными для земледелия оазисами, переплетались интересы многих родовых групп, и конфликты между ними часто разрешались далеко не мирным путем. Так, видимо, следует понимать ряд погребений, обнаруженных в этом регионе.
Например, в Саратовской области найдено парное погребение двух мужчин. Основная могильная яма принадлежала носителю так называемой абашевской культуры, синхронной со срубной. Погребенный — крупный мужчина 40-50 лет — лежал, скорчившись, на левом боку у южной стены могилы, а в ее северном углу, по традиционному срубному обряду, был захоронен подросток. Очевидно, подросток-«срубник» имел подчиненное положение и был послан служить хозяину в загробном мире.
Другой пример. У села Максимовка в той же Саратовской области в прямоугольной яме под насыпью кургана лежал костяк человека зрелого возраста, рядом — сосуд типичный для абашевской культуры. У южной стены могильной ямы находился второй костяк взрослого человека, у спинных позвонков которого был найден каменный дротик. Этот человек был захоронен по срубному обряду. Вероятно, убитый абашевским дротиком «срубник» сопровождал носителя абашевской культуры в иной мир и был положен в ногах, как клали погребальный инвентарь.
На подобные погребения исследователи обратили внимание давно. Ученые объясняют такие захоронения, разнокультурные по обряду, зарождением института патриархального рабства, когда рабов хоронили на одном кладбище с членами семьи, но по другому ритуалу.
Некоторые необычные погребения красноречиво рассказывают о положении женщины в срубной семье. На дне одного из них, обнаруженного в кургане близ города Энгельса, лежали в срубной позе два костяка — мужской и женский, захороненные одновременно. В другом кургане, в этом же районе, найдено еще более выразительное погребение: кости ног мужчины лежали между костями ног женского скелета. В обоих случаях мужчина и женщина принадлежали к одной этно-культурной группе. Это видно по одинаковому обряду захоронения и погребальному инвентарю. Отсюда можно сделать вывод, что жена иногда следовала в могилу за мужем. Скорее всего это было характерно для состоятельных семей, так как в рядовых погребениях подобные захоронения не встречались. Вероятно, в богатой семье мужчина содержал нескольких жен, и со смертью мужа в могилу за ним шла более молодая, а старшая оставалась поддерживать жизнь детей.