Из беседы с главой районной администрации мы узнали, что племя эльмоло не жалует туристов и сводит общение с ними к продаже сувениров — украшений, безделушек и охотничьих трофеев. (Хотя жители севера Кении до сих пор предпочитают натуральный обмен, деньги все же вторгаются в их жизнь — в магазине можно купить много полезных вещей.) Узнав, однако, что мы — не туристы, а экспедиция Русского географического общества, глава администрации подобрел и сказал, что он лично посодействует тому, чтобы люди эльмоло приняли нас как надо. Как и большинство знакомых нам кенийцев, он недолюбливал западный мир и капитализм в целом и с восторгом говорил о России и бывшем СССР. Мы находили этот факт весьма любопытным — может быть, дело в том, что Кения никогда не вставала на «социалистический путь развития». Похоже, что корни этих симпатий и антипатий лежат не на поверхности, искать их надо в темных глубинах африканской истории. Но как бы то ни было шеф администрации решил поехать с нами, и через тридцать минут тряски по пыльному бездорожью мы прибыли в деревню Эльмоло.
Увидев начальство, к нам медленно и величаво приблизился вождь племени. Высокий, красивый, с гордо поднятой головой, он и выглядел как настоящий вождь. На плечах — ярко-красная накидка, напоминающая мантию. Переговоры с Леонардо (так звали вождя) заняли долгое время, но закончились благоприятно для нас. Вождь разрешил не только осмотреть деревню, но и остаться на некоторое время в гостях, для чего нам немедленно выделили дом, то есть плетеную хижину. Полные благодарности к шефу администрации и мудрому вождю, мы перетащили пожитки в свое новое жилище. В гостях у людей эльмоло мы провели две с половиной недели.
Чисто внешне деревни эльмоло выглядят так же, как и века назад: сплошь постройки из плетеных прутьев. Но в остальном... Но в остальном, как мы поняли, очень многое изменилось в жизни племени, и именно за последние годы. Когда численность племени стала критической, совет старейшин разрешил браки с соседними племенами — самбуру, туркана и другими. И много молодых воинов из окрестных деревень женилось тогда на девушках эльмоло. По традиции, они стали жить там, где родились их жены, постепенно привыкая к необычной для них жизни рыбаков-охотников. Сейчас племя, как этнический элемент, действительно исчезает, постепенно ассимилируясь с более многочисленными соседями, и настоящих, «чистокровных» эльмоло осталось очень мало, в основном этим людям за сорок. Но название и культура племени пока сохраняются.
Существенно изменилась и пища эльмоло. Если раньше их главным продуктом питания было мясо бегемотов и крокодилов, то сейчас рыба заменяет все. И хотя озеро очень богато (около 30 видов рыб, из промысловых в основном тиляпия и нильский окунь), недостаток питательных веществ буквально «налицо», или на лице, — многие жители эльмольских деревень страдают рахитом, у них плохие зубы и бельмы на глазах. Охоту на крупную дичь, источник столь необходимого животного белка, пришлось прекратить — по разным причинам. Так, всех бегемотов в этом районе озера попросту съели. Отправляться за ними приходилось все дальше и дальше на север (поселения находятся на самом юге меридианально вытянутого озера), до тех пор, пока это не стало слишком далеко. Тем более, что на их плотах-тихоходах — связанных веревками нескольких бревен из ствола пальмы дум, — плыть далеко не имеет смысла, особенно если обратно нужно буксировать огромную тушу гиппопотама. А вот с крокодилами вышла другая история. Охоту на них запретила Африканская служба охраны диких животных, когда численность турканской популяции оказалась под угрозой. Разумеется, это произошло не по вине племени, а из-за варварских действий браконьеров, гоняющихся за дорогой крокодиловой кожей. И пришлось ловким охотникам-эльмоло постепенно забросить свой традиционный способ добычи пищи. Впрочем, по праздникам, служба охраны разрешает им тряхнуть стариной — но не более одного крокодила за раз, да и то по лицензии...
Много часов мы провели с вождем племени, беседуя о радостях и тяготах жизни его народа. Он рассказал, как проходили эти охоты в старые времена. Несколько наиболее смелых и ловких мужчин залезало на плоты, и эскадра отправлялась в путь. Каждый воин был вооружен несколькими копьями и гарпуном с веревкой. Заметив выступающую из воды голову бегемота, мужчины окружали его и приближались на расстояние несколько метров. Тут в дело шли копья. Это была самая опасная часть охоты — обезумевший от боли зверь нырял под воду, а выныривая, метался между обидчиками, зачастую опрокидывая плоты. Но воины вновь забирались на них, не выпуская из рук оружия. Когда животное ослабевало от потери крови, один охотник приближался к нему почти вплотную и поражал большим и острым гарпуном прямо в сердце...
Во время беседы об охоте я приметил в ушах вождя большие стреловидные серьги, сделанные из кости, и спросил его, значат ли эти серьги что-либо или являются просто украшением. Вместо ответа Леонардо посмотрел на меня так, что я сразу понял: он — не женщина, чтобы украшения носить. А потом сказал, что каждая такая серьга — знак отличия, который дает совет старейшин тем, кто проявил особенную храбрость в охоте на гиппопотамов. Поскольку у Леонардо было две серьги, я поинтересовался: «А сколько бегемотов убили вы?» Вождь прикрыл глаза и надолго задумался. Казалось, перед его мысленным взором одна за другой проносились сцены былых охот. Я даже решил, что он задремал.
— Тридцать, — наконец промолвил он.
— А сколько крокодилов?
— Бесчисленно, — ни секунды не думая, ответил Леонардо.
Наши беседы проходили в специальной постройке, называемой «мужской дом». Он располагался на самом высоком месте деревни и представлял собой навес на четырех сваях. Пока солнце катилось по горизонту, этот навес отбрасывал на землю тень и мужчины передвигались внутри «дома» вслед за ней на своих маленьких стульчиках. Стульчики были сделаны из цельного куска дерева, и жители деревни с ними практически не расставались — даже если они куда-то шли, стульчик кожаным ремнем приторачивался к запястью. Во время сна он служил подставкой под голову.
Мужской дом заполнялся обычно к полудню, когда наступали самые жаркие часы (а бывало, и нередко, до 50-55°С). К этому времени все обычно возвращались с рыбалки, то есть успевали вытащить поставленные на ночь сети, распутать их и забросить вновь. Отдав рыбу женам, которые начинали готовить обед, отцы семейств наслаждались законным отдыхом, полулежа в тени и изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Женщин в этот дом действительно не пускали. Хотя, по нашим наблюдениям, пожилые женщины, так называемые «старые мамы», пользовались в племени беспрекословным авторитетом.
Около четырех часов пополудни мужчины шли к себе в хижину и проводили остаток вечера в окружении домочадцев. Раз в неделю в деревне устраивались танцы, в основном для детей и подростков, готовящихся стать воинами. Разогревая себя громкими гортанными криками и ударами в тамтам, мальчишки вставали в круг, потом по очереди входили в него и прыгали на одном месте — с каждым разом все выше и выше. Прочие жители деревни образовывали большой круг, кричали, перекрывая дробь барабана, и хлопали в ладоши. В отблесках костров все это зрелище обретало таинственный, мистический смысл. Однако, надо заметить, это был не чисто эльмольский танец, такой ритуал существует практически у всех племен нилотов. Так, по традиции, молодые воины показывают свою ловкость и храбрость. Мы приняли участие в нескольких раундах прыжков — занятие не из легких, но впечатление незабываемое. В ответ на следующий день мы обучили детвору племени нашей детской песенке «Чунга-Чанга».