Однако по прошествии трех лет случилось обратное. В результате проведенных на Севере и Юге сепаратных выборов миру явились два новых государства – Корейская Народно-Демократическая Республика и Республика Корея, соответственно. И надо сказать, что подобное положение вещей вполне устраивало две, теперь уже окончательно бывшие, союзнические державы. Особенно же это обстоятельство радовало руководство СССР, поскольку официальное образование просоветского государства, каковым являлась КНДР, создавало столь необходимый для обескровленной войной державы буфер, отделяющий ее границы от враждебного капиталистического влияния.
Напряженность между Северной и Южной Кореей, хоть и возникшая еще в конце 1946-го, но нараставшая постепенно, своего пика достигла не ранее начала 1950 года. При этом руководство обоих недавно созданных государств тем не менее вынашивало планы по объединению Кореи, но теперь уже было очевидно, что осуществить это можно было исключительно вооруженным путем. А потому обе стороны весьма активно начали наращивать свои вооруженные силы.
К 1 марта 1950 года Народная армия Северной Кореи (КНА) выросла почти вдвое. Глава Южной Кореи Ли Сын Ман и его окружение также готовили свою армию к «объединению» – свидетельством тому были его письма доктору Р.Т. Оливеру (представитель Ли Сын Мана в США) и послу Южной Кореи в США Чо Бён Оку, датированные концом октября 1949 года, в которых излагался план насильственного слияния.
Впрочем, несмотря на сложность обстановки, руководитель КНДР Ким Ир Сен, вдохновленный размахом революционного движения в соседнем Китае, был совершенно уверен, что стоит только войскам КНА перейти 38-ю параллель, как население Южной Кореи с радостью встретит своих «освободителей». Уверенность эта подкреплялась еще и тем обстоятельством, что, как ему было известно, режим Ли Сын Мана был крайне непопулярен среди южан, да и покровительствовавшие ему американцы не вызывали у них никакого восторга. Еще одним, и весьма весомым, поводом для надежд на скорое разрешение ситуации в пользу северян стало для военно-политической верхушки КНДР и то, что именно в 1949 году, в августе месяце, Советский Союз на три года раньше ожидавшегося американской разведкой срока взорвал атомную бомбу, заявив о себе тем самым как о грозном сопернике капиталистического Запада и могущественном союзнике своего демократического соседа.
Затишье перед бурейДню начала военных действий в Корейском регионе предшествовали многочисленные приграничные вооруженные конфликты, провоцировавшиеся обеими сторонами и достигшие своего апогея ко второй половине 1949 года. Одновременно с этим вдоль пресловутой 38-й параллели с обеих сторон осуществлялась концентрация противостоящих войск. Причем соотношение сил накануне начала военных действий было в пользу северян: по артиллерии – в 1,1 раза, самолетам – в 1,2, по пехоте – в 1,3, а по танкам и САУ – в 5,9 раза.
Советский Союз, всесторонне, в том числе и в вопросах военного вооружения КНА, поддерживающий идеи Ким Ир Сена об объединении Кореи, не мог оставаться в стороне от происходящих событий, хотя и Сталин, и его ближайшее окружение прекрасно осознавали, насколько рискованно было оказаться вовлеченными в борьбу с США.
В марте 1949 года делегация КНДР прибыла в Москву. Ким Ир Сен был полон решимости подписать военный пакт под названием «Договор о дружбе». Но в Москве это посчитали преждевременным. В тот момент в Китае еще продолжалась гражданская война, а, по мнению Сталина, только победа китайской революции создавала реальные предпосылки для объединения Кореи. А потому решено было подписать соглашение об экономическом и культурном сотрудничестве, военное же – предпочли пока не выпячивать.
Но Ким Ир Сен торопился. 19 января 1950 года посол СССР в КНДР Т.Ф. Штыков в шифровке сообщил Сталину: «Вечером в китайском посольстве был прием. Во время него Ким Ир Сен сказал мне следующее: теперь, когда освобождение Китая завершилось, на очереди стоит вопрос освобождения Кореи. Ему, Ким Ир Сену, надо побывать у Сталина и спросить разрешения на наступление для освобождения Южной Кореи. Мао обещал помочь».
На это Сталин 30 января ответил: «Дело серьезное, требует большой подготовки. Надо сделать так, чтобы был минимум риска. Готов принять».