Так это случилось в дни творения или иначе, но, разглядывая залив с разных участков шоссе, невольно думаешь, что человеку никогда не будет дано повторить нечто подобное. Залив, который иногда именуют фьордом, вторгается в материк на глубину 30 километров — это было бы немного для Скандинавии, но в Южной Европе другого такого нет. Береговая линия образуется чередованием бухт и бухточек, изломов и извилин, выемок и выступов.
Глянешь вверх — увидишь карабкающиеся по известняковым осыпям кактусы, агавы, низкорослые средиземноморские сосны, щетину кустарников на уступах, а еще выше — леса и леса, темно-зеленые, до густой черноты, как и должно быть в Черной Горе (Название «Черногория», или «Црна Гора», как говорят здесь, значит, по одной версии, «Черная гора», по другой — «Черный лес». Дело в том, что в южнославянских языках слово «гора» означает также и «лес». И то и другое точно передает особенности местного пейзажа. Но распространению первого значения немало способствовал итальянский перевод «Montenegro», вошедший во все западные языки.) И невольно представишь, как двести лет назад пробирались по неровной, каменистой дороге солдаты Наполеона, и поверишь, что так все и было, как описано у Пушкина: мелькающие за кустами, вон на той скале, красные шапки, победный клич черногорцев, паника и бегство французов...
А вниз, к морю, спускаются старые рыбацкие деревни, больше похожие на крохотные чистенькие городки: два десятка тесно стоящих каменных домов под черепичными крышами, зеленый купол православной церкви, причал, ресторанчик с вынесенными на террасу, под сень виноградных лоз, столиками.
Когда-то слава о местных моряках гремела по всему Ядрану. как называют по старинной традиции Адриатическое море славяне. Наш Петр Великий даже посылал сюда, в городок Пераст, боярских детей, дабы учились они морскому делу. Вблизи Пераста виден островок, который тоже напоминает о былых подвигах черногорских моряков. Островок этот искусственного происхождения. Жители Пераста затопили вокруг торчащей из воды скалы отбитые у турок и пиратов суда, засыпали их камнями и построили на искусственном островке церковь Богородицы. И до сих пор 22 июля, в престольный праздник, люди со всех концов залива приплывают в Пераст на своих лодках, загружают по нескольку больших камней и везут их на рукотворный остров.
И снова автобус. Снова нетерпеливое ожидание, надежда, что за очередным поворотом шоссе откроется гладь Адриатического моря... Но моря все нет и нет. Вместо ярко-голубого Ядрана видишь зеркало залива, зеленоватое от отраженных в нем лесистых склонов. За мысом встает другой, берега сбегаются, как скалы Симплегады в мифе об аргонавтах, потом залив уходит куда-то вбок, показывается утес, еще один утес — и так раз за разом.
Наконец, въехали в городок со странным названием Херцегнови, расположенный у самой горловины залива. Как выяснилось, он был наименован так вовсе не в честь какого-то «нового герцога». Герцог был всего один, звали его Стефан, и был он преемником боснийского государя Твртко I, заложившего здесь в конце XVI века крепость. Стефан отстроил город и назвал его «Нови», то есть как бы Новгородом, а после его смерти благодарные подданные добавили к этому наименованию титул своего владетеля. Получилось — Херцегнови.
Недавно город стал пограничным. Между Херцегнови и хорватским Дубровником обозначен на карте контролируемый ООН район — как суровое напоминание о недавних кровавых межэтнических столкновениях на территории бывшей СФРЮ. О последней войне, как выразился мой черногорский знакомый Стево. Раньше же «последней войной» называли Вторую мировую.
Близость границы никак не отражается на течении жизни в Херцегнови, как, впрочем, и во всей Черногории. Как и прежде, здесь ищут вдохновения писатели и художники, каждый февраль проводится красочный фестиваль мимоз, а летом на пляже под массивными башнями венецианской крепости яблоку негде упасть.
Что же касается Ядрана, то он лишь слегка показался мне, ибо вход в залив закрыт островом Мамула. На острове хорошо видна круглая цитадель.
Крепости, крепости... Только объехав Боку Которску, начинаешь понимать, почему здесь строили прочно, обносили города стенами: этот край привлекателен и для торговли, и для накопления военной мощи, и для разбойных нападений на соседей, да и просто для жизни.
При подъезде к Котору прежде всего обращаешь внимание на древние стены, петляющие по склону холма. Холм, собственно, не холм как таковой, а часть Ловченского горного массива, отломленная от него какой-то фантастической силой. Нам, поставившим на службу себе десятки машин и механизмов, трудно представить адову работу, изо дня в день свершавшуюся поколениями строителей этих мощных сооружений длиной пять километров, высотой двадцать метров, поднимающихся вверх по горе на четверть километра.
Сам город Котор, расположенный вокруг одной из глубоководных бухт залива, тоже окружен стеной. Сохранился он, несмотря на полуторатысячелетнюю историю, прекрасно, что и дало основание ЮНЕСКО принять решение о включении Котора в список Всемирного наследия человечества.
Войдя в город через главные ворота, Морские, я оказался на площади Оружия. Афиша старинного театра извещала о предстоящем концерте симфонической музыки. За столиками, покрытыми расшитыми скатертями, грелись на солнышке за чашечкой кофе старики. Часы на городской башне бесстрастно фиксировали время с точностью до минут. Но не века и годы.
Есть особое очарование у городов, окруженных крепостными стенами. Стены словно защищают прошлое от вторжения современной цивилизации — такой притягательной и такой разрушительной. Если когда-то улицы и площади замостили брусчаткой, то не надо их покрывать асфальтом. Если предки закрывали на ночь окна деревянными ставнями, то не стоит заменять их на модные жалюзи. Если в прежние времена припасы ввозились в город на лошадях и осликах, то не следует расширять ворота, чтобы в них мог пройти трейлер. Если существуют прекрасные национальные мелодии, то пусть существуют... Так или примерно так, наверное, рассуждают вполне современные обитатели исторических городов — и не только в Черногории. Для России подобный подход, к сожалению, не характерен.
А за пределами старого города, на набережной, кипит иная жизнь, здесь господствуют другие ритмы и запахи. По асфальту мчатся автомобили, на воде покачиваются в ожидании пассажиров белоснежные катера, гомонит базар. Я прошелся между рядами торгующих в поисках чего-то местного. Увы — рынок предлагал обычный европейский набор продуктов и товаров первой необходимости для хозяек. Лишь в самом конце торговых рядов мне повезло. Я обнаружил двух дюжих мужиков, которые вывешивали на крюках огромные куски каштрадины — копченой баранины, распространявшей острый аромат.
В первое же утро в Будве меня разбудил колокольный звон. Вслед за ним я услышал воркование горлицы.
Я раздвинул шторы и вышел на балкон. В ту же секунд; перед глазами чиркнула крыльями ласточка. Заложила нал площадью несколько стремительных виражей и бесстрашно возвратилась в гнездо, устроенное в ямке между железобетонными плитами балкона.
Солнце только-только поднялось над гребнем недалекого горного кряжа, выбелило желтые стены старой крепости, бросило сверкающую дорожку на гладь дремлющего моря и заиграло радугой в струях воды, льющейся из шланга поливальщика.