Николай Непомнящий / фото автора
Земля людей: Бродвей: спектакль без конца
Экспресс «Дипломат» — длинная серебристая сигара — домчит из Вашингтона в Нью-Йорк всего за три часа. В просторном вагоне, похожем на авиасалон, несколько пассажиров. Делового вида мужчина с сотовой трубкой у уха. Молодая пара с азартом решает кроссворд и между делом целуется. Солидное семейство с детьми — поезд только тронулся, а они уже несут подносы с едой. В вагоне буфет с добродушным негром-барменом. Междугородний телефон. Аптечка. Комната для переодевания, «дрессинг-рум», с зеркалом, феном, бритвами. Пахнущий миндальным молочком стерильный туалет. И переход в соседний вагон — нет, не грохочущие железяки, которые разъезжаются под ногами, норовя сбросить вас на землю, а спокойный закрытый тамбур: нажмешь кнопку — дверь бесшумно уходит в сторону. Три часа пути — три часа отдыха.
...В Нью-Йорке с трудом выбираюсь из оглушительного вокзального лабиринта. Спрашивать, как пройти, бесполезно. Ответят такой скороговоркой, что все равно ничего не поймешь. В этом городе нужно полагаться только на себя!
Ожидая такси, прокручиваю в памяти напутствия бывалых друзей: «Заранее договорись о цене. Многие работают без счетчика, а потом заламывают втридорога...» Сажусь в желтый с черными шашечками кэб, называю отель и небрежно бросаю: «Хау мач?» И слышу на чистейшем русском: «Это недалеко, четыре доллара».
Как же я сразу не заметила табличку с именем водителя — Максим Никитин... Что ни говорите, но в городе, где нет ни одной знакомой души, встретить земляка — удача! Максим тоже не прочь поговорить. За несколько минут узнаю, что он из Москвы. Уже пятый год крутит здесь баранку. Работа адова, но привык. Нет, квартиру пока не купил — арендует... Ему еще повезло. Многие живут случайными заработками: покрасить забор или собрать палую листву в сквере — за пять-шесть долларов и час... Русским трудно пробиться. Женщинам легче, особенно хорошеньким. Если повезет, можно стать моделью «Плейбоя» или выиграть конкурс «Мисс колготки» или «Мисс хот-дог».
— Хот-дог теперь обрусел. Москва поедает их в немереном количестве. Кстати, Максим, где здесь можно прилично пообедать?
— Только не в американских заведениях. Хотя они кичатся, что готовят из «натуральных продуктов — без химии и гормонов», — но еду подают вкуса резины. Прилично и недорого можно поесть в китайском или мексиканском ресторане...
Тут Максим на минуту прерывает речь, указывая мне на проезжающий мимо двухэтажный автобус с большим нарисованным яблоком.
— Вот на чем вам надо прокатиться, если хотите увидеть город. Билеты продают в турбюро «Большое Яблоко», рядом с вашим отелем.
— Почему «Большое Яблоко»? — Потому что Нью-Йорк зовут «городом Большого Яблока». Эту эмблему вы увидите где угодно — на майках, пепельницах, шортах. Еще в двадцатых годах кто-то из джазменов сказал: «На яблоне много яблок. Но если вы выбираете Нью-Йорк, вы срываете самое большое яблоко». С тех пор так и пошло... Ну ладно! Свою Америку я уже открыл. Желаю вам весело открыть свою!
Такси тормозит у гостиницы «Милфорд Плаза», на углу 8 авеню и 47 стрит. Минут десять, поплутав по узким коридорам, я открываю дверь своего номера на 17 этаже. В отеле сорок этажей, но без 13-го. Американцы не любят это чертово число. С такой цифрой не бывает домов, улиц, кают на судах и даже кресел в театрах.
Номер — крохотная комната, где едва помещается телевизор и широкая кровать перед зеркальной стеной. Бетонные перекрытия над головой не добавляют комфорта. И за что берут 170 долларов в сутки?.. «Ладно, пустяки, — уговариваю я себя. — Зато я в Нью-Йорке!»
Наскоро побросав вещи, спешу на улицу. Останавливаю кэб: «На Бродвей, пожалуйста!» В глазах водителя удивление: «Мадам, он за вашей спиной!» Сконфуженная, выхожу из машины и тут меня озаряет: так вот почему в моем отеле такие низкие потолки и такие высокие цены — он в самом центре Манхэттена.
Собственно, есть два Бродвея — обычный, который берет начало у причалов Гудзона, тянется на тридцать километров и теряется где-то на северных окраинах. И есть другой — всемирно известный — в сиянии и блеске огней — бессонный кусок Бродвея в районе сороковых улиц, между 6 и 8 авеню. Именно этот, ночной Бродвей — символ Америки, ее Великий Белый Путь, ее музыкальный и театральный Олимп.
Ежевечерне на Бродвее играют больше тридцати спектаклей, в основном мюзиклов. Мюзикл — чисто американский жанр, доведенный здесь до совершенства. Он блестяще разрешил вечный спор: может ли быть легкий жанр высоким искусством? Может! «Вестсайдская история», «Титаник» — шедевры мюзикла.
Играть на Бродвее — мечта любого артиста. Говорят, если прославиться можно в Миланской Ла Скала, то разбогатеть — на Бродвее. В «Метрополитен-опера», в «Карнеги-холл» дирижировал Чайковский, пел Шаляпин, играл Рахманинов. Кстати, Рахманинов писал: «Что меня особо тронуло в Америке — так это популярность Чайковского. Пожалуй, янки лучше нас чувствуют и понимают его».
...Иду мимо световых табло: Шуберт-театр, Гершвин-театр, Новый Амстердам.
Театр на Бродвее не начинается с вешалки. Их просто нет. Зрители
привыкли держать пальто па коленях. Нет здесь и репертуарных театров с традициями, постоянной труппой. Помещение арендуют на один спектакль, а уж сколько он продержится — покажет время и кассовые сборы. Убыточный спектакль сразу снимается. Но есть и рекордсмены-долгожители. В театре «Мажестик», например, уже девять лет, каждый вечер, идет мюзикл «Фантом оперы», в театре всегда аншлаг. И сегодня красуется на Бродвее афиша «Фантома» — белая безглазая маска.
Ныне на Бродвее мода на ретро. Подростки отрастили волосы а ля Битлз, надели брюки-клеш. Танцуют рок-н-ролл и аргентинское танго. Весь Бродвей заклеен афишами «Танго форевер» — танго навсегда!
Всю ночь открыты ночные клубы, дансинги, стриптиз и пип-шоу. В кинотеатрах идут фильмы без перерыва — «нон-стоп». В годы моей юности американское романтическое кино с Диной Дурбин, Жаннет Макдональд были для нас окном в прекрасный мир несбыточных грез. Теперь другие вкусы — другие фильмы. Крутят или крутое порно, или глуповатые комедии, о которых еще Ильф и Петров сказали: «Такие фильмы можно показывать курам, галкам, но человек их не должен смотреть. Они ниже его достоинства».
Бродвей ночью головокружителен. Необъятен, как космос. Огни несчитанных этажей подпирают небо. В ночи небоскребы кажутся таинственными и прекрасными... Вселенская реклама — точно армия джинов, выпушенная из бутылок. Она оглушает, настаивает, завораживает...
У Бродвея свой запах. Он пахнет дорогим парфюмом вперемежку с потом, бензином, кофе, сигарами. У него свои правила игры: все на потребу толпе! Исчезни она — и нет Бродвея, Здесь город поражает своей обнаженностью, жаждой развлечения, тайными страстями и... одиночеством в толпе. Нигде человек не чувствует себя одновременно так раскрепощено и зажато, так стадно и так покинуто, как здесь. Никому ни до кого нет дела. Каждый за себя и для себя!
Течет в огненных берегах потная людская толпа. На светофорах вспыхивает красная ладонь знак «Стой»! Но никто не обращает внимания. Здесь переходят улицу на красный свет.
Спешит расхристанный, разношерстный люд — негры с амулетами на шее, в ядовито ярких майках, панки с разрисованными физиономиями, слегка оглушенные туристы и провинциалы, проститутки, проповедники — все смешалось к Новом Вавилоне. И над всем — ожидание чуда и смутное чувство тревоги...
Группа молодых африканцев лихо крутит брейк. Публика визжит, свистит, топает. Рядом неторопливо прохаживается экстрасенс с плакатом на спине: «Очищайте тело от шлаков, а душу от черной энергии». Он-то, мудрый, знает, как это сделать, — только плати.
На лестнице парадного подъезда «Карнеги-холл» студент-скрипач виртуозно играет «Рондо каприччиозо» Сен-Санса. Но толпе не до классики — футляр из-под скрипки пуст...