В итоге норвежский парламент стортинг ассигновал на экспедицию сначала 200 000 крон, а позже еще 80 000. Остальное собрали по подписке — жертвовала буквально вся страна. Да и собственные сбережения семьи Нансена также пошли на строительство корабля.
25 октября 1892 года судно было готово к спуску на воду. При огромном стечении народа Нансен вместе с женой — стройной белокурой женщиной, поднялся на нос корабля. Традиционный морской обряд проходил в мертвой тишине. На какое-то мгновение бутылка с шампанским застыла в отведенной руке Евы. Удар о носовую часть, короткий звон стекла, и пена шампанского белым языком потекла вниз.
— «Фрам» — имя ему! — звонко прозвучал голос Евы. Под ликующие крики собравшихся на флагштоке взвился алый стяг с четырьмя белыми буквами. Они назвали свой корабль тем словом, которое на норвежском означало — «вперед»...
Нансен и представить себе не мог, насколько долгожданный день отплытия будет для него тяжелым. Ему предстояло закрыть за собой дверь дома, в котором он был бесконечно счастлив, а разлука с женой и маленькой дочкой Лив могла оказаться вечной. Ева не пошла провожать мужа на причал, не желая продлевать мучительные минуты расставания. И Нансен ушел так, будто сказал: «До вечера!» В самые отчаянные моменты ледового похода, когда, казалось, смерть была неминуема, ему все-таки не было так страшно, как тогда, когда он закрыл за собой ту дверь...
А Ева издали словно пыталась снять с него тяжесть расставания и чувство смутной вины перед ней. «За меня не бойся. Пройдет время, и печаль немного утихнет, и душа успокоится. Я ведь всегда тебе говорила, что верю в тебя. А я знаю, ты избранник судьбы, и в один прекрасный, счастливый день ты вернешься с победой. И тогда не будет конца твоему, моему блаженству, блаженству Лив».
Пока «Фрам» шел вдоль береговой линии, супруги могли обмениваться письмами, но когда он растворился в ледяной бездне, связь была порвана. А дальше — три года абсолютной тишины и полнейшей неизвестности. В это тяжелое время оба они вели дневники-письма, в которых разговаривали друг с другом, делясь надеждами, мыслями и впечатлениями, о которых ни тот, ни другой узнать не мог.
...Ледовый поход «Фрама» был счастливым. Удачу ему принесла прежде всего чрезвычайная предусмотрительность Нансена. Недаром он так скрупулезно занимался, казалось бы, ничего не значащими мелочами, в походе же это спасало от больших бед. Оснащение «Фрама» и подготовка его экипажа могут считаться классическим образцом полярного мореплавания.
И пусть до заветной точки — Северного полюса — отважные мореплаватели не дошли (этому помешали как скорость дрейфа, так и его направление), все равно экспедиция была в высшей степени успешной. Конструкция «Фрама», как и предполагал Нансен, выдержала смертоносные объятия льда.
Возвращение экспедиции Норвегия праздновала пять дней. Ночью улицы и площади озарялись факельными шествиями, народ распевал песни, никто не думал требовать тишины, потому что никто и не спал — слишком мало у этого народа случалось событий, с которыми его мог поздравить весь мир. Норвегия выросла в собственных глазах. Каждый ощущал себя чуточку Нансеном.
В ознаменование заслуг был учрежден «Фонд Нансена», на средства которого должны были проводиться исследования и печататься научные работы. Уже в первые дни фонд собрал четверть миллиона крон, а к 1932 году эта сумма составила 7 миллионов крон.
Всем было интересно услышать его самого, задать вопросы, вовлечь в научный спор. Европейская элита, короли, премьеры, финансовые тузы считали необходимым для собственного престижа пожать руки «гению», «сверхчеловеку». В 1898 году Нансен был избран почетным иностранным членом Петербургской Академии наук. Доклады, встречи, приемы…
«Никогда я не чувствовал себя таким бедным, ничтожным, как теперь, в качестве героя, которому курят фимиам, — признавался Нансен. — Я так устал от всей суматохи, суеты. Куда же это приведет… Моя душа словно разграблена, обшарпана незваными людьми. Я хотел бы убежать и спрятаться, чтобы вновь найти самого себя».