По Загородному проспекту, как ни странно, сохранившему свое имя с 1798 года, дребезжа, тянулись трамваи. Вагоны были переполнены, люди свисали с площадок. Водители беспрестанно звонили: то на рельсы заворачивала пролетка с нэпманом, курящим сигару, а извозчик никак не мог осадить свою лошаденку, то застревал на перекрестке редкий еще по тем временам автомобиль. Анциферов решил пройтись до библиотеки пешком. Напротив вокзала высился Введенский собор гвардейского Семеновского полка, сооруженный по проекту Тона в 1842 Т году. Изобретенный этим придворным зодчим «русско-византийский» стиль не нравился Анциферову. Внешнее показное соблюдение православных обрядов также отвращало ученого. Но пережитое после революции обратило его к мыслям о религии. Быть может, думал он, избавившись от государственной опеки царских времен, когда церковь выполняла не свойственную ей роль казенного учреждения, христианская вера обнаружит внутреннюю общность с социалистическими идеалами?
Хотя возникшее в 1920-е годы в русском православии течение «обновленцев», идущих на прямое сотрудничество с властью, исповедующей агрессивный атеизм, явно ни к чему хорошему не привело. Среди соучеников Анциферова по университету был ставший весьма популярным в те годы священник Александр Введенский. Публика валом валила на диспуты, которые он вел с наркомом просвещения Анатолием Луначарским, кокетничающим своим либерализмом. Проходили эти диспуты на Михайловской (ныне имени Лассаля) улице, в белоколонном зале Дворянского собрания, переданном филармонии. В том самом зале, где в 1922 году чекистами было организовано позорное судилище над митрополитом Вениамином с обвинением его в укрывательстве церковных ценностей, конфискуемых под предлогом «помощи голодающим Поволжья». Владыка Вениамин был одним из главных организаторов Комитета помощи жертвам страшного голода, но его деятельность не была нужна большевикам, и его вместе с единомышленниками приговорили к расстрелу.
Новоявленный священник-обновленец, щеголяя в шелковой рясе, рассуждал с наркомом об отвлеченных материях. Как-то он сострил, что если Луначарский думает, что произошел от обезьяны, пусть так и будет, он же, Введенский, предпочитает происходить от Адама. Нарком резко возразил, сказав, что он предпочитает подняться от обезьяны до себя, чем опуститься от Адама до Введенского.
…На тот день, 1 июля, приходилась седьмая годовщина гибели от дизентерии первенцев Анциферовых, Павлика и Таточки. На душе у Николая Павловича было тяжело. Он, склонив голову, зашел в холодный храм, затеплил свечку у «кануна». В 1933 году этот собор будет взорван…
Дальнейший путь Анциферова лежал в сторону Фонтанки, по Гороховой, тогда Комиссаровской, позже, после смерти «железного Феликса», ставшей улицей Дзержинского.
Да, с тех пор и город, и «населявшие» его дома изменились почти до неузнаваемости. В 1918 году были конфискованы почти все частные домовладения (свыше 3 тысяч домов), в богатые квартиры и особняки хлынули жители рабочих окраин. Больше 300 тысяч человек за три месяца 1918-го переселилось в опустевшие дома питерской буржуазии. Квартирная плата была отменена, домовые комитеты бедноты наводили свои порядки. Холерная эпидемия летом 1918 года косила людей без разбора, но «классовая борьба» не ослабевала. В августе, после убийства Леонидом Канегиссером руководителя Петроградской ЧК Моисея Урицкого, начались массовые аресты «социально чуждых элементов», расстрелы заложников. Тогда в Петропавловской крепости казнили остававшихся в городе членов императорской фамилии, среди которых был известный историк, великий князь Николай Михайлович.
К началу 1921-го город опустел, в нем жили 740 тысяч человек – в 3 раза меньше, чем накануне революции. Не работали водопровод и канализация, остановились трамваи, ходившие даже в 1919 году, когда под Пулковом отряды генерала Юденича пытались прорваться к «красному» Петрограду. В город поступало минимальное количество топлива, и чтобы хоть как-то обогреться, жители вырубали леса в предместьях, разбирали деревянные строения, ломали и сжигали двери, полы и перегородки. Сады, скверы и бульвары в городе были превращены в огороды – зелени не хватало, многие страдали от цинги. Полностью изменился состав населения центра бывшей имперской столицы.
В марте 1921 года вспыхнуло восстание моряков в Кронштадте, подавленное большевиками с невероятной жестокостью. По городу вновь прокатилась волна арестов. 3 августа был схвачен и через 3 недели расстрелян Николай Гумилев – поэт, как будто искавший смерти на родине: в годы Первой мировой он служил в Русском экспедиционном корпусе во Франции и с большим риском перебрался в Россию в самом начале 1918 года.