Я понимал, что он все еще под впечатлением случайной встречи на остановке такси...
Сойдя с варшавского поезда, мы прошли подземным переходом к стоянке машин на площади. Мелкая плотная сетка дождя приглушала свет фонарей, и трудно было сразу освоиться, понять, что размытые в пелене сырости контуры готического строения — не костел, а башня вокзала... Не помню, о чем я говорил с Каролем, стоя в очереди, кажется, убеждал его, чтобы пойти до гостиницы пешком, и тут ко мне повернулся человек, стоявший впереди нас:
— Вы говорите по-русски?
— Да. Я из Москвы...
Незнакомец был плотного сложения, невысок, с крупным лицом, лет ему могло быть около пятидесяти.
— А я из Киева, — сказал он, достал из внутреннего кармана бумажку, снова застегнул верхнюю пуговицу черного пальто с каракулевым воротником, поправил шапку и только тогда протянул руку. Сначала мне, потом Каролю: — Николай Ильич. Приехал на могилу отца.
Он передвинул большой чемодан, судя по напряжению спины, тяжелый, прислонил к нему полуупакованный складной велосипед и снова выпрямился.
Странно было встретить в этот поздний дождливый вечер одинокого человека в незнакомой стране, странно, что никто его не встречал...
— Так взяли и приехали?
— Нет. Меня пригласил полковник Антони. — Он протянул мне записку с адресом: «Улица Длуги-Тарг, 8».
— Конечно, надо было предупредить его о дне приезда, — тихо говорил он, передвигая в очереди чемодан.
Я передал записку Каролю и, пока тот переписывал для шофера такси адрес по-польски, спросил у Николая Ильича, как он узнал о могиле отца, где и при каких обстоятельствах тот погиб.
— Погиб мой отец, освобождая Гданьск, точнее... — Он умолк, подождал, пока Кароль перепишет записку и сможет послушать. И, только получив бумажку обратно, продолжил: — Точнее, он скончался от тяжелого ранения в деревне Косово — должно быть, это тут недалеко... Госпиталь был в доме одного крестьянина. Во дворе этого дома отца и похоронили.
Николай Ильич говорил спокойно и медленно, будто вспоминал то, чему сам был свидетелем, знал хозяина двора, восстанавливал и ощупывал памятью собственное прошлое. Он говорил, передвигал на мокром асфальте свои вещи, кажется, не замечая, что дождь сменился хлопьями снега...
— Да, пожалуй, надо было сообщить полковнику о приезде, — проговорил он озабоченно, завидев подошедшее такси.
На этом наш разговор прервался.
Кароль передал шоферу записку с адресом и стал ему что-то объяснять. А я, помогая укладывать вещи на заднем сиденье, спросил у Николая Ильича, зачем ему понадобился велосипед.
— Когда покупал, — ответил тот, — думал, кому подарить. Вроде вещь хорошая...
Утром следующего дня мы с Каролем встретились за завтраком.
— Наверное, сейчас пан Антони с паном Николаем тоже завтракают, — заметил Кароль: у него из головы тоже не выходила вчерашняя встреча. — Хозяин, должно быть, офицер старой закалки... И живет в Старом Мясте, на улице, которую называют «королевской»: все короли останавливали свои экипажи у Золотых Ворот и шли до ратуши пешком...
Я слушал Кароля и представлял пана Антони высоким жилистым человеком с негнущейся спиной, неспособным выйти на завтрак без галстука и свежей рубашки, а уж о невыбритом с утра лице не могло быть и речи.
— Как ты думаешь, — спросил я,— при каких обстоятельствах могли встретиться на войне отец Николая Ильича и пан Антони?
— Думаю, оба были офицерами и оба освобождали Гданьск.
Приблизительно то же думал и я, потому что нам обоим хотелось так. Это сближало нас с Каролем,
— Хорошо было бы зайти к пану Антони и узнать об отце Николая Ильича, — едва я сказал это, как Кароль охладил меня:
— Без звонка?..
В Старе Място мы попали только к вечеру. На редкость безоблачный день угасал. Мы еще застали солнце, скрывающееся за островерхими, теснящимися друг к другу домами, над которыми торчали в небо башни и шпили. За домами угадывались лабиринты узеньких улочек, остальной части старого Гданьска. Но пока мы ужинали в задрапированном малиновым бархатом ресторанчике, наступила темнота. Небо покрылось тучами, опять заморосил въедливый мелкий дождь. Там, где недавно лежали тени домов, в скудных лучах уличных фонарей заблестела брусчатка. Запотели окна лавок в нижних этажах, разбухли лампочки над входами. Люди с наступлением темноты рассосались по домам, кафе, так что теперь редкие шаги одиноких прохожих на Длуги-Тарг отдавались гулко, как в храме. Потускнел общий разноголосый фасад в ряд выстроившихся домов, каждый шириной в два окошка. Дом от дома можно было отличить лишь по каменным трех-пятиступенчатым лестницам. Они спускались от двери прямо на брусчатку...
Фонтан «Нептун» возник неожиданно посреди улицы, как бы напоминая, что «Krotka Noga» — «Короткая нога» — часть Длуги-Тарг, где мы искали дом пана Антони, — кончается. Не помню почему, мы блуждали от Золотых Ворот до ратуши и обратно все время по левой стороне улицы, мимо домов с двузначными номерами. Но, еще раз наткнувшись на чугунный фонтан в темноте, мы обнаружили, что стоим напротив дома номер восемь. «Воеводское управление Общества польско-советской дружбы», — прочитал я на дощечке у входа, и тут меня осенила догадка: полковник Антони не живет здесь, это адрес его службы, и он давно ушел домой. «Но где тогда ночевал Николай Ильич?» — подумал я и услышал вопрос Кароля:
— Куда же он пошел? Ночью, один в незнакомом городе...
Войдя в дом, мы оказались перед запертыми дверями «Общества». Постояли, потоптались и собрались было уйти, но услышали тихую музыку. Она струилась вместе с полоской света из-под неплотно прикрытой соседней двери. Кароль осторожно тронул дверь, и она подалась без малейшего усилия. В небольшом помещении вокруг стола, посредине которого стоял карманный магнитофон, сидели четверо парней. В дальнем углу, у стены, на электрической плите клокотала прикрытая кастрюля. Кароль уже что-то говорил ребятам, спрашивал их о пане Антони, когда я увидел сидящую на полу рыжую девушку, подстриженную под мальчишку. Не обращая на нас внимания, она с паяльником в руке копалась в радиоприемнике...
— Они его не знают, — сказал Кароль, и мы вышли. — Видимо, это помещение у ребят вроде клуба. — Он был явно расстроен, но тут нас позвали обратно в дом.
Девушка сказала нам, что она вчера поздно убирала в клубе и когда собиралась уходить домой, у дверей столкнулась с приезжим паном, он тоже спрашивал полковника Антони... Время было позднее, и потому она проводила его в гостиницу. А нам с Каролем она посоветовала подняться наверх, в десятую квартиру.
На втором этаже, только мы коснулись звонка, как услышали торопливый стук каблуков. Дверь открыла средних лет женщина, аккуратно причесанная, словно ждала кого-то. После бесконечных извинений Кароль перешел к истории встречи с Николаем Ильичом. Женщина слушала его со вниманием, но стоило Каролю назвать имя полковника Антони, как ее брови в удивлении поползли вверх... Когда Кароль поставил, наконец, точку в своем долгом объяснении, она протянула нам поочередно руку, назвалась Ирэной Пелл и пригласила войти.
В коридоре, в который уже раз, мы стали извиняться за неожиданное вторжение. Пани Ирэна остановилась, зажгла свет в передней и, повернувшись к нам, внесла ясность в ситуацию.
— Нормально все, — сказала она. — Вы пришли в учреждение... Общественное. А что касается меня, я всего лишь бухгалтер. После ухода пана Антони задержалась немного поработать... Прошу сюда.
Она открыла перед нами дверь, а сама скрылась в комнате напротив.
Атмосфера просторной комнаты с высокими потолками вполне соответствовала той, в которой мы могли себе представить пана Антони. До пола портьеры цвета золота, старинная мебель из черного мореного дуба — работы гданьских мастеров: тяжелые барочные шкафы с орнаментами и фрагментами из жизни горожан на створках, часы в дереве. На каждом предмете — герб Гданьска...