Пришлось и мне о себе рассказать. Что я биолог, интересуюсь вот тигром.
— О-о,— воскликнул прирожденный охотник, — за амбой ходить очень опасно. Обидится, может сзади зайти, за тобой по следу пойти. Опасно.
Я слышал это от многих коренных, как говорят теперь, жителей этих мест. В прошлом никто из них не охотился на тигра. Его считали царем, охраняющим панцуй — корень женьшень, корень жизни. Встретив след, торопились с поклонами, пятясь, по нему же уйти. Увидеть тигра считалось плохим предзнаменованием. Об этом и Дерсу Узала рассказывал Арсеньеву. Однако селившиеся в Приморье русские крестьяне приучали и местных жителей перед полосатой кошкой особенно не робеть. До недавних пор сибиряки ходили на тигра с рогатиной, помогая отлавливать для зоопарков тигрят. И все-таки, как оказалось, у удэгейца уважение к амбе осталось. Да и как ему не быть, если долгие дни он проводит в глухомани тайги один.
За разговором мы незаметно опорожнили чайник. Я решил вскипятить свеженького, ринулся было опять к ключу. Собака снова выбежала за дверь первой, но сразу же взъерошила шерсть и, поджав хвост, зарычала. И тут я увидел свежий тигриный след. Зверь прошел перед избушкой совсем недавно, вскоре после того, как я спускался за водой. Нельзя сказать, чтобы я испугался, но ноги будто налились свинцовой тяжестью. Я стоял, озираясь по сторонам, не в силах сдвинуться с места. «Он где-то здесь совсем рядом,— пронеслось в голове.— Видимо, за мной наблюдает». Припомнилось, что от зверя в этот момент, судя по рассказам очевидцев, исходит едва ли не гипнотическая сила, как от удава. В это время за нами вышел охотник и тоже стал смотреть себе под ноги.
— Шибко хитрый зверь, — сказал удэгеец. — Собаку хочет съесть. Очень собак любит. Но отдавать не могу. Без собаки ни соболя, ни выдры, ни кабарги не взять. Последняя это у меня собака, а он караулит, хочет утащить. Не выйдет, амба, — закричал он и погрозил невидимому зверю кулаком.
Вдвоем мы спустились к ручью, осмотрели следы. Тигр не побоялся подойти к самому окну в то время, когда мы пили чай и разговаривали. Сразу вспомнилось волнение собаки, на скулеж которой я не обратил внимания. Охотника поведение тигра встревожило. У меня тоже стало на душе неспокойно. О троплении нечего было и думать. Какое тропление, если тигр рядом! Ходить за ним по следу, как говорится, наступая на пятки, себе и делу во вред. Не будет уже естественной картины, а разозленный преследованием зверь и в самом деле может напасть. Посоветовавшись с охотником, решил покоротать с ним время в избушке до вечера, а может, и остаться здесь еще на ночь. Ленька Каин рассказал, что отец его тоже был охотником. Но случалось, и в проводниках ходил, и золото мыл, и женьшень искал. Настоящим таежником был и дед его, Иусан, из древнего рода Удэхе, люди которого жили в долине реки Суйфун. В семье Каинов хранится древний родовой талисман — фигура медведя, вырезанная из реликтового дерева тиса. Талисман этот передается по наследству от отца к сыну, а к Леониду, хозяину этой избушки, он попал не совсем в черед. Ленька был еще мальцом, Иусан совсем уже старым, а отец стал все больше пропадать в геологических экспедициях, запивал с мужиками. Дед головой качал, ругался, а то и плевался в сердцах: «Совсем от нашей жизни отбивается», — говорил. И как-то в сентябре, когда зазолотились на деревьях увядшие листья, сказал мальчонке:
«Собирайся, придется с тобой идти».
Заблаговременно соорудив увесистую котомку, ранним утром они огородами, чтобы поменьше их видели, вышли за село. На всю жизнь запомнился Леониду этот поход. Несмотря на свои 70 с лишним лет, дед шел уверенно, без одышки одолевая подъемы, речные заломы и горные ручьи. Кружили, меняя маршрут, чтобы сбить с толку тех, кто, как говорил дед, вздумал бы их выслеживать.
Ночевали в нише под прикрытием скалы. Развели небольшой костер на месте ложа, потом, сдвинув угли в сторону, настелили пихтовых веток, сверху положили барсучью шкуру, так и спали. На завтрак и ужин была вяленая горбуша и горячий настой чаги. Вше до восхода солнца встали и отправились дальше. Когда на пути стеной встала каменная глыба, поросшая лишайником и мхом, свернули влево и по звериной тропе спустились в соседний распадок. Через густые заросли элеутерококка — чертова корня, как называют его в народе, с трудом пробились к руслу ручья. Дед снял котомку, собираясь сделать небольшой привал, но тут, как из-под земли, вырос перед ними бурый медведь. Должно быть, он кормился неподалеку, объедая сочные стволы дудника и белокопытня. Обеспокоенный присутствием людей, он сопел, фыркал, но дед не испугался, лишь замер, держа за руку внука, и принялся просить «звериного дедушку», чтобы тот лучше все-таки ушел. И медведь, развернувшись, с треском удалился в чащу. Но не ушел далеко. Все фыркал где-то, сопел. Иусан не стал испытывать судьбу. Быстро вскипятил на костерке воду, бросил в котелок ветку лимонника, потом остудил его в ручье, утолил с внуком жажду и закинул на плечи котомку.
Иусан отыскивал едва заметные затески на стволах деревьев, говорил внуку, чтобы запоминал хорошенько, и вел за собой. Петляя зигзагами, Иусан вывел внука на вершину хребта и здесь, в расщелине скал, отыскал небольшую кумирню.
Опустившись на колени, старик несколько раз поклонился до земли, потом развязал котомку, достал кусок рыбы и положил его на плоский камень. Рядом на сухой ветке он привязал красную тряпочку. Поклонившись до земли еще несколько раз, он поднялся, поправил камни, сложенные в виде ниши, и оказал: «Ну, теперь можно идти». Так, как потом узнал Ленька, он задабривал злых духов, а у добрых просил помощи.
От кумирни они стали зигзагами подниматься на небольшой увал, за которым должна была быть глубокая закрытая чащина. В ней за густой стеной ельника и пихтача скрывалась их женьшеневая плантация. Сюда он и привел своего внука.
Давно кто-то из их удэгейского рода нашел здесь несколько корней женьшеня. Но все корни никогда не выкапывали, а семена оставляли, пока не получилась небольшая плантация. Иусан тайно приходил сюда каждый год, выкапывал один-два корня, собирал семена, по пути высаживая их в подходящих, как ему казалось, местах,— возрождал волшебный корень жизни.
Наконец они подошли к ельнику, и дед тенью скользнул вдруг в густые заросли.
Плантация разместилась под пологом гигантов кедров, дубов, лип. Редкие кусты лещины, мелкий папоротник и разнотравье росли на жирной почве в тенистом полумраке, как на парниковой грядке. Перед глазами мальчонки запестрели красными головками цветы панцуя. Старик опустился на колени, снял котомку и стал кланяться, касаясь лбом земли, как это делал час тому назад перед кумирней.
Потом он сел и просидел неподвижно минут десять. Резкий крик кедровки нарушил тишину. Иусан быстро развязал котомку, достал трубку и кожаный мешочек с табаком, закурил, потом вытащил длинную костяную палочку и узкий, как штык, охотничий нож.
Подложив барсучью шкуру, он опустился на колени перед самым большим и рослым кустом женьшеня. «Его уже дедушка есть, его живи много кругом дети и внуки растут, его копай надо», — сказал он внуку. Костяной палочкой он осторожно стал освобождать от земли каждую паутинку корешка. На лбу его выступила испарина, седые редкие усы увлажнились, но дед словно отрешился от мира сего. «Его надо понимай, как человек, — шептал он,— его может быстро пропади, совсем, как тигр. Только посмотри есть, потом опять посмотри, уже нет».
Очистив последний корешок, Иусан завернул корень в мох, потом насыпал земли в берестяную коробку, уложил его туда словно младенца и приступил к следующему. Изредка старый удэгеец замирал, прислушиваясь к малейшему шороху в кустах, оглядывался по сторонам и, успокоившись, принимался за работу. Немало, как узнал позже Ленька, ходило в ту пору людей по тайге, которые не столько искали корень жизни, как высматривали удачливо нашедших его. И за дедом охотились, раз было даже ранили, но дед все-таки успел от бандитов уйти, унес и корень.