— Ежели ваньку валять станешь, взвод подниму.—
Иванов обернулся к подошедшему сержанту, своему товарищу, словно говоря: «Видишь, что за люди мне достались…»
— Вы мне не тычьте, это ведь не положено, — тыкать! — Сметанин одернул гимнастерку и, заложив руки за спину, отвернулся от Иванова.
— Уже и устав знает! — Товарищ Иванова усмехнулся.
— Взвод! Подъем! — закричал сержант Иванов.
— Делать, что ли, нечего…
— Другие взводы уже спят…
Было непонятно, к кому относится это ворчание — к Сметанину или к сержанту Иванову.
— Что здесь происходит? — спросил, подходя к
Иванову, пожилой старшина карантинной роты.
— Недовольство проявляют…
— Кто да кто?
— Вот рядовой Сметанин…
— Вы Сметанин?.. За пререкания со старшим по званию объявляю вам два наряда вне очереди.
— Учить надо людей; наказать легче всего, — негромко сказал Расул. Он стоял между кроватями в нижнем белье, сжав кулаки.
— Как фамилия? — спросил старшина.
— Рядовой Магомедов.
— И вам, рядовой Магомедов, два наряда вне очереди за болтовню после отбоя… А вы, Иванов, поэнергичнее… Детский сад здесь не разводите…
— Есть два наряда вне очереди!
— Ну, чего ты добился? — шепнул Сметанину Ярцев. Они уже лежали на кроватях, слыша отовсюду то посапывание, то храп. — Завтра вместо личного времени пойдешь уборную драить…
— Раз есть сортир, должна быть и золотая рота, — позевывая, сказал Сметанин. — Тебе, конечно, личное время необходимо — писать письма, а мне от него толку мало…
— Тише, — сказал Ярцев. — Я не о том… Ты же не собираешься три года вести такую войну…
Ярцев боялся, что Сметанина из-за пререканий с сержантом куда-нибудь переведут и только-только завязанная дружба оборвется. А ему так этого не хотелось. Дома он привык к тому, что есть отец — человек, к которому можно в крайнем случае обратиться и который всегда поможет. Невольно и в дружбе он искал такой же опоры.
— Спи, Валя, — сказал Сметанин. — Спи…
«Он считает, что я нарочно извожу сержанта… А мне об Иванове и думать не хочется… Главное, себя не терять… Впрочем, если бы я был командиром, возможно, и я бы старался приводить подчиненных к одному знаменателю…»
4
Синяя лампочка-ночник горела у входа. Сергей не видел ее, лишь свет над койками. Ему казалось, что брезжит утро.
Было душно. Кто-то вскрикнул во сне.
«Что же будет? Почему я обязательно должен подчиняться этому сержанту, этому старшине? Я не хуже их… Не надо меня учить!.. Я жизнь знаю… И раньше ведь учили… В детском саду учили, в школе учили, в университете… Кажется, хватит…»
Сметанин чувствовал себя человеком, который уже прожил лучшие свои годы и которого на исходе дней снова засадили за парту.
Между рядами коек прошел, чем-то тихо металлически позванивая, дневальный из старослужащих.
Звук этот напомнил Сергею жаркий день середины прошлогоднего лета. На огромной площадке перед главным входом в университет звякали флагштоки о мачты и хлопали пестрые флаги. Страусовые перья фонтанов покачивались вдалеке над мраморным бассейном; смуглые мальчишки плескались в нем, лежали на его теплых серых бортах. Сергей ждал Лену. Она задерживалась. И когда он увидел, как она бежит от остановки автобуса, наискосок по пустой, залитой солнцем площади, словно пытаясь обогнать свою укороченную полднем тень, Сергей с бьющимся сердцем вышел из-за толстой колонны и побежал к ней навстречу, прыгая через ступеньки…
«Да-да, это было, это могло продолжаться. Но больше этого никогда не будет… Что же остается от счастливых минут? Сознание, что они были? А радости мне в этом сознании?.. Значит, я никогда больше не буду счастлив…»
С этой мыслью, несмотря на всю её горестность, он мгновенно и крепко заснул.
5
На следующий день после завтрака Сметанина вызвал командир взвода старший лейтенант Углов. Он сидел перед Сергеем, закинув ногу на ногу и сцепив на коленях руки.
— Не возьму в толк, — говорил он, словно приглашая Сметанина поспорить с ним. — С одной стороны, это детство какое-то не желать быстро раздеваться и в то же время — форменное неуважение к людям…
Он выжидающе смотрел на Сергея. Тот молчал.
— Сержанта Иванова вы ни во что не ставите… Не зная вовсе человека, оскорбляете его своим высокомерием…
Сметанин пожал плечами.