Это была простая работа, внимание к деталям которой давало возможность не задумываться о прошлом, о будущем…
Усвоение нехитрых навыков обращения с автоматом, само прикосновение к его деталям, запах промасленной ветоши, поучающий голос Макова — всё успокаивало, делало жизнь прочной.
Рядом у Ярцева от неправильного движения пружина вырзалась, дзвинькнула, отлетая в сторону.
— Гляди, что делаешь! — Золотов отошел в сторону. — Москвичи называются!..
Ярцев покраснел.
Сметанин посмотрел на Золотова.
«Маков тоже служит третий год, но ведь не орёт на каждого… А этот Ноздрев какой-то…»
— Чего уставился? Чисть, чисть оружие…
«Ноздрев…»
Ярцев нагнулся за пружиной, вправил её в рожок, закрыл его, затем проделал все сначала; пружина вылезла наружу с той же покорностью, что и у Макова.
4
— Класс взвода был небольшой, светлый и о теплый. Около двери прибита гладкооструганная доска с крючками вешалок; на них, заправленные аккуратно, будто одно целое, серые шинели, поверх шинелей светло-зеленые бушлаты. От дверей по низу стены в обе стороны — закрытые стеллажи, в них рации, телефоны, телефонные катушки с туго намотанными проводами, инструменты и прочее оборудование связистов, нужное и ненужное. Примерно раз в три месяца над «прочим оборудованием» нависала угроза: сам комбат, подполковник Мишин, производил ревизию стеллажам, выбрасывая все, что ему казалось лишним. После этого происходил новый этап накопления, который кончался так же плачевно.
— Даем точку! — Иванов встал из-за преподавательского стола. — Еще раз глянули на плакат; кисть руки должна быть свободной… Рядовой Андреев, не напрягай… не напрягайте руку… Развод ключей у всех нормальный? Начали… И, раз… и раз… и раз… Правая рука Сметанина держала телеграфный ключ; по команде Иванова он резко встряхивал кистью.
«Кажется, я никогда не выучусь… Превращать человеческие слова в туканье… Язык дятлов…»
Он вспомнил, как ещё в детском саду летом услышал на опушке леса дятла и подкрался к сосне, которую тот долбил. Птицы не было видно; он приложил щеку и ухо к теплой смолянистой коре ствола; внутри словно стучало сердце: «Тук, тук, тук…» И он тогда подумал, что дятел сидит внутри дерева.
— Рядовой Сметанин, вы что даёте?
— Я! — Сметанин встал.
— Все дают точку… Вам что, медведь на ухо наступил?
— Никак нет… Но абсолютного слуха не имею…
— Ваньку валять нечего. Не хотите во взводе связи служить, хотите в роту, так и скажите: хочу-де в роту…
— Буду служить, где прикажут!
— Садитесь!
— Товарищ сержант, разрешите вопрос? — поднял руку Расул.
— Пожалуйста.
— Почему ротой пугаете? Почему рота плохо?
Всюду служба…
— Гордость должна быть, раз ты связист… Нету гордости, связист разгильдяем будет… Нам разгильдяев не надо… Садитесь. Продолжаем…
5
Сергей Сметанин давал мало клятв в своей жизни, и только раз — на людях, когда его в третьем классе принимали в пионеры. От этого события осталось чувство неловкости; на торжественной линейке надо было подойти к знамени, затем произнести слоаа пионерской клятвы и после этого встать на одно колено и поцеловать знамя. Выйдя по скользкому паркету в пустоту середины актового зала, он быстро отговорил текст, стараясь не смотреть на два ряда мальчиков в белых рубашках. Перед вишнёвым полотнищем знамени с золотом букв и светлыми яркими портретами Ленина и Сталина он растерялся; забыв, на какое колено надо опускаться, на левое или на правое, опустился на оба и услышал смех ребят и смех пионера, который держал знамя. От этого сдержанного смеха он почувствовал себя навек несчастным, даже повзрослев, вспоминал об этом, краснея…
Сперва думали принимать присягу молодых солдат всем полком на плацу. Неожиданно установились такие морозы, что темными утрами бегали по визжащему снегу на зарядку в бушлатах и шапках. Было приказано присягать в казарме по подразделениям.
День присяги был объявлен выходным днем. Готовясь к нему с вечера, подшивали на полученные со склада мундиры полотняные подворотнички, купленные на первые солдатские деньги.
Иголка попалась Сметанину тупая и толстая, туго входила в плотный материал мундира. Пришить надо было таким образом, чтобы подворотничок высовывался над воротником на два миллиметра. Сергей исколол пальцы, но тонкий лоскут полотна то шёл волнами, то кособочился.