Ему нравились мгновения перед атакой; само ощущение жизни обострялось для него. Где - то в глубине памяти возникал пронизывающий всё существо озноб ожидания настоящей атаки, когда отговорила артподготовка, от тишины знобит, а горячка боя ещё не раскалила мозг, и чувство неизвестности пульсирует в каждой его клеточке: «нет» — «да»; «жив» — «мертв», «мертв»… Вместе с этими давними ощущениями Мишин твердо сознавал, что атака, в которую сейчас должны идти его люди, — учебная; ни один из них не будет ни убит, ни ранен; рядом с ним самим не чиркнет пуля.
Вдруг, как плоский камень, пущенный по воде ловкой рукой, откуда-то с правого фланга выскочил заяц и беспечно запрыгал по дуге, которую составляли залегшие солдаты. Улюлюканье и свист сопровождали его. Кто-то вскочил, побежал следом…
— Ложись! — закричал этому человеку Мишин. Человек упал.
— Ах ты, длинноухий, — пробормотал Мишин зайцу, — какую атаку изгадил…
Подполковник Мишин спешащими пальцами свинтил колпачок с сигнальной ракеты, направил её в небо, дернул нить… С мгновенным хлопком, с протяжным шипением ацетиленовой горелки ракета пошла в темную глубину выси; где-то в своем зените ещё раз хлопнула; над полем и холмом, заливая все окрест слабой зеленью, повисло её леденцовое свечение.
— Ура! Ура! — закричали по фронту.
Ракета погасла. Стало ещё темнее, чем несколько секунд назад.
С задних дворов деревни световой морзянкой холостых патронов ударили автоматы.
Сергей пошел было со всеми на эти выстрелы, но остановился…
«Градов лежал рядом… Не встал со мной… И не догоняет…»
Смотанин вернулся к ложбине.
— Градов! — окликнул он.
— Чего? — Градов сидел на земле.
— Вставай, идти надо…
— Иди ты…
— Что злишься?.. Устал? Давай автомат… Говорят, от Харпунова до лагерей уже недалеко… Градов встал.
— Знать бы про десантные войска… Я думал, на машинах да на машинах… А тут переть пёхом…
Сметанин взял у него автомат.
— Догоняй потихоньку. — Он двинулся вперед. Градов, чертыхаясь, пошел следом.
Казалось, что прошагать сорок километров, пусть даже с полной выкладкой и попутными непредвиденными учениями, не составит особого труда молодым, здоровым людям. Но как длинны незнакомые дороги!..
Стемнело совершенно. Машины мгновенно проносились по шоссе, ослепляя светом фар, и движение колонны казалось до обидности незаметным.
4
«Вышка» — двухэтажный, бело оштукатурентм ный дом со стеклянной будкой на крыше — господствовала над местностью. Фасадом она была обращена к стрельбищному полю, к невысокому сосновому лесу за ним; в тылу, за неглубокой линией учебных окопов и кочковатого луга, шла шоссейная дорога. С правого фланга вплотную к «Вышке» примыкал взрослый сосняк; слева открыва лась синька далей, на которой плоско проступали деревня и церковь с остовами куполов.
Когда утром другого дня Сметанин после команды «подъём», спрыгнув со второго этажа нар, выбежал из душной комнаты на улицу и увидел деревеньку и церковь, они ему показались ненастоящими.
«Где же я это читал? — вспоминал он, делая вслед за ухающими командами Иванова наклоны и приседания. — Такая же деревушка, церковь, стрельбище… а деревушка и церковь, как декорации, из досок…
Ах да, это же у Гайдара про блиндаж и детей, только там ещё была мельница… Наверное, это тоже стрельбищная деревенька…»
Сергею стало весело от мысли, что то, о чем он когда-то читал, существует на самом деле: он захотел, чтобы сегодняшний день начинался побыстрее, чтобы сегодня же можно было попасть туда — в эту даль…
— Сметанин, — не прекращая движений, закричал им в такт Иванов. — О чем думаешь?! Руки на бок!
Руки на бок! Резче! Резче!
Побежали по мягкой, мшистой тропе, огибая прилегающие к зданию «Вышки» строения, направо к лесу.
От вчерашнего похода болели ноги, но эта мускульная боль, её преодоление были приятны, как и тишина, налитая морозом.
Благодушные и медлительные после сытного завтрака, солдаты батальона были построены на утренний развод занятий.
Подполковник Мишин, свежий, подтянутый, единственный среди офицеров обутый в сапоги — все остальные были в валенках, — обходил строй. Он шёл медленно, окидывая взглядом каждого в первой шеренге, то и дело заходя во вторую и третью, молча указывая на недостатки в одежде, иным сам поправлял то шапки, то ослабленные ремни, то поднятые воротники курток.