Да и нечистая сила… Кто знает, может, старухи правы? Но Торайым крепилась, подбадривая себя мыслью, что смерть её никогда не догонит. Она достала из-за пазухи коробок, чиркнула спичкой — вспыхнул огонек. Сушняк, потрескивая, быстро разгорался, пламя росло, ширилось, металось, отбрасывая темноту. Начали трещать и толстые палки. Жаркий свет костра падал к подножию скалы, на холмы, на реку и тугай. Торайым, ликуя, повернулась к костру спиной, широко развела руки и смотрела перед собой, в потревоженную ночь, — её качающаяся тень ложилась далеко на землю, как тень огромной летящей птицы.
В аиле заметили огонь на скале, и начался переполох. Все выбежали на улицу, сбились группами и с изумлением — а иные и со страхом — смотрели, как в пещере полыхало яркое пламя — диковинное зрелище. Над скалой качалось багровое зарево, а сама скала от подножия до вершины была кровавая.
Аильчане ахали, старики хватались за бороды, старухи бормотали молитвы — в этом зловещем пламени, чудом возникшем на красной скале, им виделось недоброе предзнаменование.
Аил не спал всю ночь…
И утром не утихали разговоры и кривотолки о ночном таинственном огне на скале. Кто-то даже поехал к дряхлому мулле, который жил в соседнем аиле.
— Огонь на скале? Я и сам его видел, — важно сказал мулла. — Божественный огонь… Значит, эта скала — священное место. Молитесь создателю, и вас минуют несчастья.
И верующие потянулись к скале — начали там молиться, оставляли у подножия, на плоских камнях, жертвоприношения — куски вяленого мяса, сыр, боорсохи(Боорсоки — лепешки, жаренные на масло,). Две женщины, никогда не рожавшие, даже остались на ночь под этой скалой и молились до утра: авось, бог даст им детей.
В ту ночь — ночь костра — Торайым предупреждала Асана:
— Никому ни слова! Если скажешь, голову откручу. Клянись…
— Клянусь!
— Лучше клянись.
— Клянусь… Никому не скажу, если даже проживу на свете сто лет,
— Смотри! — пригрозила она.
Но Асан не выдержал. Мать его тоже собралась к скале, начала жарить боорсоки. Асану стало смешно, и он сказал матери:
— Молиться пойдешь? А чего там молиться? Знаешь, кто зажёг огонь в пещере?
— Кто?
— Сарыкыз!
— О-о, не говори такое!..
— Да я же с ней был. Сам дрова в тугае собирал,
А вы: «Огонь аллаха!» Поверили мулле… А костер зажгла Сарыкыз!
Женщина понесла эту весть по аилу, но её рассказу не поверили — аильчане продолжали молиться у скалы.
Торайым не ожидала, что её забава примет такой оборот: «Вот те на, открыла священное место!» И она решила привести это дело к желательному ей концу. Она снова натаскала к пещере сушняка, и, когда в один из праздников богомольцы пришли к скале, выложили жертвоприношения, она разожгла костер, выскочила из пещеры и заплясала на узкой площадке. Вначале ошеломленные, а потом возмущённые богомольцы долго бегали вокруг скалы, потрясая кулаками. Вернувшись в аил, они пожаловались мельнику:
— Приструните свою дочь! Она что, считает нас глупыми?
— Провела вас? — смеялся мельник. — Значит, верно, считает… Вы к ней не приставайте!
С той поры пещера на красной скале стала называться «пещерой Сарыкыз».
Сеил, как и все аильчане, хорошо знала о строптивом характере Сарыкыз, поэтому она не стала с ней спорить — бесполезно, ещё хуже сделаешь. Она шла домой и думала: что же предпринять, не ждать же завтрашнего утра?.. У самого дома ей повстречалась соседка Урия, близкая приятельница.
— Что, уже смолола? Так быстро? — удивилась Урия.
— Где там смелешь! — не сдержала раздражения Сеил. — Если на мельнице эта сорвиголова…
— Тише! — засмеялась Урия и с шутливой опаской оглянулась. — Вдруг кто услышит, донесет мельнику, тогда к нему не являйся.
— И что с ней делать! — вздохнула Сеил, опуская на землю мешок.
— Хочешь, я упрошу её смолоть,
— Как бы не так! Она упряма, точно старая ишачиха.
— А я знаю её душу, — улыбалась Урия. — Одна знаю!
— Попробуй!..
Урия была известна в аиле не менее, чем Сарыкыз; только слава её была совсем иная — её уважали, считали женщиной деловитой, разумной. Старики — хотя она была в два раза моложе своего мужа — относились к ней с почтением, потому что она была женой председателя колхоза — видного и всеми уважаемого человека, а молодые ценили её за живой, веселый нрав, за отзывчивую натуру. С каждым человеком она легко находила общий язык, проявляла горячее участие — помогала советами, а иногда и делами. В аиле не было такого жениха и такой невесты, которые не обращались бы к ней за помощью. Она передавала приветы и записки, устраивала свидания и участвовала в сватовстве. Правда, не всегда её хлопоты кончались добром, но, несмотря на это, все джигиты и девушки шли к ней потолковать о своих сердечных тайнах, излить свою душу.