— Ой, конечно, мелко…
Торайым покрутила деревянное колесико со стертыми зубцами, натягивая шнур из сыромятной кожи, — мука стала сыпаться медленнее, зато была мелкая, словно сеяная.
— Вот ты какая! — снова осмелела Жакил. — Хорошо работаешь. Если б ты родилась мужчиной, наверное, смогла бы прокормить целый аил.
— А ты думаешь, девушка на это не способна? — серьёзно спросила Торайым. — Подожди, ты ещё увидишь на моей груди Золотую Звезду, какую носит табунщик Шаршен из Тегерека. Запомни мои слова!
Табунщик Шаршен, живший в аиле Тегерек, был первым в долине, кто стал Героем Труда. Его имя знали во всей округе. О нем говорили:
— Табунщик, а стал видным человеком.
— Звезду ему вручали в самой Москве.
— Даже райком считается с его словами.
С той поры аил Тегерек называется не иначе, как «аил, откуда вышел Герой». Этим гордились все тегерекцы, даже мальчишки задирали носы, будто они сами были героями.
Председателем там когда-то работал Матай. Он всегда разъезжал на ходке, похожем на тачанку, которую, словно ураган, носил бешеный гнедой жеребец с белой звездочкой на лбу. Теперь Матай уже не председатель, но все ещё считается важным человеком и не расстается со своей «тачанкой».
Вот эта «тачанка» и подкатила к мельнице.
Дверь с легким скрипом приоткрылась, словно её отворил не человек, а дуновение ветра. В дверь просунулся усатый джигит в белом, расшитом узорами, с чёрной окантовкой колпаке. За ним показался второй, низкорослый, с крупными бородавками на щеках.
— О-о! — протянул усатый, увидев на полке, у чанака девушку, сидевшую по-мужски — ноги калачом. — Что я вижу!..
Торайым ничего не ответила, только окинула незнакомых парней холодным взглядом.
— Эй, кыз, — требовательно сказал усатый, — скажи, смолото ли наше зерно?
— А справка у вас есть? — невозмутимо спросила Торайым, не меняя своей позы.
— Какая справка?
— Чьё зерно?
— Чье же… Матая.
— Вот и давайте справку, что зерно Матая.
— Карындаш(Карындаш — вежливое обращение к девушке, молодой женщине). — деланно смягчил голос усатый, — Вы с нами так не шутите.
— Я не шучу.
— Вот наши мешки! — обрадованно сказал низкорослый. — Я их сразу узнал, — он пощупал один мешок. — Мука… Всё готово.
— Если наши, давай грузить.
Усатый подошел к мешкам, потрогал завязки.
— Без справки вы муку не получите! — поднялась Торайым.
— Карындаш, я же сказал, не шутите так с нами… Берём этот мешок! Не разевай рот, видели мы таких… — сказал усатый своему напарнику.
Торайым спрыгнула с полка, схватила тяжелое стальное зубило, которым мельник правил жернова, оттолкнула усатого от мешков, замахнулась:
— Уходите отсюда!
— Ты чего? Спятила? — опешил усатый.
— Прочь с мельницы!
Размахивая зубилом, Торайым начала теснить парней за порог. Вытолкав их на улицу, к «тачанке», она задела колпак усатого — колпак слетел с головы, — захлопнула дверь, повесила замок и спокойно повернула два раза ключ. И так же спокойно, даже степенно, пошла к дому.
— Никто не видел? — спросил усатый, оглядываясь по сторонам и отряхивая пыль с колпака.
Напарник словно ничего не слышал, он оцепенело проговорил:
— Вот это девчонка!.. Аксакалы рассказывали…
Были сильные девушки. Как мужчины, сражались, стреляли из лука. Носили тяжелые доспехи, защищали свое племя… И вот… Я видел такую девушку своими глазами.
— Своими глазами! — рассердился усатый. — Аксакалы узнают об этом, позор нам! Они окунут нас в воду и повесят сушиться на тополе. Я спрашиваю: никто не видел?
— Вроде никто… — сказал напарник не очень уверенно.
Старый мельник пришел домой с колхозного тока к вечеру, только прилёг на кошму отдохнуть, как жена из кухни сказала:
— Отец, кто-то на улице тебя спрашивает.
— Кто? Скажи, пусть заходят в дом.
В комнату вошли двое — люди Матая, усатый и низкорослый.
— Проходите, джигиты.
Парни топтались у порога.
— Мы и здесь постоим… Если наше зерно смолото, мы бы хотели забрать муку.
Из дальней комнаты вышла Торайым. Она безразлично посмотрела на гостей, словно видела их в первый раз, и затем, независимо повернувшись, ушла в свою комнату.
Мельник по замешательству парней, по тому, как дочь вышла из комнаты и молча ушла обратно, начал догадываться о том, чего опасался утром.
— Так смолото ваше зерно?
— Кажется, смолото… Не знаем, аксакал.
Мельник нахмурился, над его глазами, в которых еще сохранился живой блеск, нависали мохнатые седые брови.