— Давно тебя не видела, — сказала Урия и прикусила язык, испугалась: не воспримет ли девушка эти слова за намек на то, что она долгое время сторонилась людей.
— Сама знаешь, работа… Допоздна.
— Зашла бы к нам… Я купила одну вещь. Хочу показать. Понравится, тебе достану.
— Что ты хочешь мне сказать? — вдруг бросила Торайым, догадываясь, что Урия думает совсем о другом.
— Многое… — Она помолчала, думая, как бы поделикатней изложить свою просьбу, но неожиданно для себя прошептала: — Дулат приехал.
Торайым побледнела.
— Чон кыз, он любит тебя! Хочет с тобой повидаться. Не откажи. Весь извёлся.
Девушка стояла молча, опустив глаза.
— Пусть приходит туда… Он знает. В то же время.
И рванулась с места, быстро пошла по улице, не глядя по сторонам. Урие стало жарко, она развязала цветастый платок и облегченно откинула концы на плечи; кажется, дело сделано…
Дулат долго сидел у озера, на травянистом взгорке, вглядывался в окутанный сумерками подлесок, где тогда появилась она белой свечкой с тёмным пламенем, и прислушивался к каждому шороху. Он и жаждал встречи с ней и тревожился, опасался: что она ему принесет — радость или горечь? Её всё не было, и его надежда увидеться с ней висела на волоске, как звезда в небе, готовая сорваться в бездну. Какое звёздное небо огромное!.. Где его предел? Кто это постигнет?.. Время будто остановилось.
Торайым подошла сразу, но сдержанно. На ней не было прежнего платья, и от неё не пахло луговыми цветами и солнцем. О, эти запахи, вскружившие ему тогда голову!
— Что ты хотел? — Её жёсткий голос сразу его отрезвил.
— Торайым…
— Зачем эта встреча?
— Я тебе много писал… Но ты не ответила.
— Из-за этого и позвал?
— Нет, я просто хотел тебя увидеть. Ты не представляешь, что это для меня. Ты для меня…
— Кому нужны твои возвышенные речи?
— Конечно, я хотел сказать другое, я думаю только о тебе. Почему ты тогда убежала? Что с тобой случилось в ту ночь? И после…
— Ты тогда околдовал меня. Вернее, я сама себя околдовала.
— Прости меня, Торайым! За все… И прошу, будь моей женой.
— Женой?.. Нет. Твоей женой я быть не могу. Верблюдица давно ушла за перевал.
— Но ведь у нас ребёнок!
Она резко вскинула лицо:
— Ребёнок не твой!
— Как не мой?
— Что, мало мужчин?
— Неправда! Этого не может быть…
Дулат, задыхаясь, подался к ней. Она отстранилась:
— Не подходи!
— Ладно, я согласен на всё…
— На что?
— На всё!
— На то, что у меня не твой сын? Что я была с другими мужчинами?
— И на это. Я никогда тебя не упрекну. Прошу…
— Нет, уж лучше не надо!
— На всё готов… — твердил Дулат, как человек, обречённый на смерть.
— На всё готов? А если что — и на низость? Какой же ты джигит?
— Но я тебя люблю!
— Может, ты и любишь. Но не так, как могу я любить. Как хочу, как представляю… Вот и вся тайна, почему мы не можем быть вместе.
Она совсем не волновалась.
— Прощай, Дулат. Больше нам не о чем говорить. И больше не ищи меня.
Она повернулась и пошла. И то, как твердо, решительно она повернулась, пригвоздило его к земле, и он ни слова не мог ей сказать, остановить. Обессиленный, он повалился в траву, но это не было спасением. Он лежал и ничего не видел вокруг. Шаги девушки давно затихли.
Всю ночь Дулат не спал. Лишь к рассвету его одолела горячечная дрёма, и так он пролежал до полудня. Голова была тяжёлой. Всё казалось пустым и никчёмным — и три года в солдатской шинели, и пять студенческих, не очень сытых лет, и сотни проштудированных книг, и диплом инженера, и, самое главное, — его любовь и верность Торайым… Всего этого оказалось недостаточно, чтобы завоевать внимание девушки, родившейся в горном аиле. Почему? Как ни объясняла дочь мельника, он не мог понять этого до конца.
Дулат прошел на кухню. Урия возилась у стола, готовила обед.
— Дорогая джене, — подчеркнуто по-родственному обратился он к ней. — Сходи ещё… Последний раз. Хоть в правление. Узнай, где она работает. Потом я сам её найду.
— Поздно хватился. Разве она тебе не сказала?
— Что?
— Она уехала.
— Куда?
— В город.
— Куда? — Дулат как будто ослышался.
— Во Фрунзе.
— Зачем?
— Говорят, учиться. Совсем уехала. Утром мельник отвёз её в район. Оттуда самолётом…
— Когда самолёт?
— Не знаю… И чем она тебя приворожила?
Вялость Дулата как ветром сдуло. Он бросился в комнату, оделся и схватил саквояж.
— Ты куда? — встревожилась Урия.