Впереди батальона, чуть сзади заместителей комбата, шел взвод связи.
Нагруженный рацией, лыжами, автоматом, претивогазом, Сметанин вразвалку шагал рядом с Андреевым в первой шеренге.
По окоченелой, оцинкованной льдом реке шарила с сухим шорохом позёмка. Пегое от снежных застругов поле реки слева на повороте сливалось с серым низким небом, в той стороне виднелась обозначенная ёлками транспортная переправа с редкими машинами, проносящимися на полной скорости; за ней выпирал полуостров, возвышающийся над рекой стенами старого монастыря.
Не доходя метров двухсот до берега, Золотов увидел армейский «газик» и стоящего рядом с ним высокого человека.
— Никак Мишин, — обернулся Золотое к Сметанину.
— Где?
Уже многие заметили командира батальона.
— Держись, салаги! — крикнул кто-то в роте.
— Дядя Федя после отпуска отдохнувши…
Сметанин вгляделся в человека у машины.
«Я же его видел… перед отправкой, в Москве… Человек как человек…»
Батальон стал быстро выходить на берег и строиться на гребне дамбы перед деревянными домами набережной заречья. Тем, кто шел позади, пришлось бежать…
Все—офицеры и солдаты, — занимая места в строю, невольно посматривали в сторону комбата.
Подполковник Мишин стоял, чуть расставив ноги в больших валенках, спрятав руки за спиной. Через плечо на длинном ремешке у него висела потертая, хорошей кожи рыжая полевая сумка. Он то и дело раскачивался с пятки на носок, словно был в новых сапогах, и ему доставляло удовольствие поскрипывать ими. Прищуренным, слегка насмешливым взглядом подполковник Мишин смотрел на своего заместителя по строевой части майора Изотова, который замещал его во время отпуска.
По мере того, как с шумом и некоторой суетой, создаваемой молодыми солдатами, батальон строился, лицо Мишина все более мрачнело.
— Смирно! — Майор Изотов, невысокий, кругленький, расправив плечи, пошел строевым шагом к подполковнику Мишину.
Мишин вытянулся, сдернул меховую перчатку с правой руки, приложил к виску загорелую крупную ладонь, при этом мизинец у него оттопырился…
Сметанину было смешно смотреть на этот мизинец.
«Как у томной барышни с чашечкой кофе…»
Невдалеке толпились мальчишки с портфелями.
Глядя на строй солдат по одну сторону и на мальчишек и Мишина по другую, можно было подумать, что два подразделения приветствуют друг друга.
Мишин выслушал рапорт, хмуро поглядывая на батальон. Он сделал несколько широких шагов вперёд, с отсутствующим лицом повел взглядом с левого фланга на правый, тихо сказал:
— Здравствуйте, товарищи…
Ответное приветствие сорвалось.
— Не авантажный вид у войска, — покачал головой Мишин; не отрывая ладони от виска, левой рукой в перчатке он потрогал усы, словно проверяя, на месте ли они. — Что ж, будем тренироваться…
— Начинается, — громко прошептал Золотов.
Мальчишки кричали следом за батальоном:
— Здравия желаем, товарищ подполковник!
Мишин не обращал на них внимания.
Наконец раздалась команда, и батальон двинулся вверх по улице, а вслед все неслось мальчишеское, недружное, звонкое:
— Здравия желаем, товарищ подполковник!
— Что же вы, Федор Михайлович, с корабля да на бал?.. Подсуропили нам эти стрельбы, очередь-то не наша. — Майор Изотов чувствовал себя виноватым за неудачное построение, за эти внеплановые стрельбы. — Как отдохнулось?
— Если подобное построение считать балом, тогда вы правы, — сухо ответил Мишин. — Обыкновенно стдохнулось, благодарю. Вызовите в голову колонны командиров рот.
— Командиры рот, к командиру батальона! — обернулся Изотов к связистам.
— Командиры рот, к командиру батальона! — церемониально пошло по колонне.
— Товарищи офицеры, я вас собрал, чтобы на ходу сообщить боевую задачу: противник занял оборону в районе деревни Харпуново силами до двух рот… Надеюсь, местность вам известна без карт…
Золотов присвистнул тихонько.
— Чего? Чего? — забеспокоился Градов.
— Сейчас догадаешься… Повело кота на мясо…
«Неужели будут учения?» Все, что Сметании слышал об учениях от старослужащих, казалось, по их рассказам, делом тяжелым, которое выдержать может не всякий… Эти рассказы, дополненные картинами, нарисованными его собственным воображением, превращали само слово «учения» в нечто пугающее, словно «рыбий жир» или «укол» в детстве.
«Зачем же, кому это надо, чтобы я сейчас бежап, нагруженный, как вьючное животное, или полз по мерзлой, заснеженной земле?.. Сейчас бы в тепло…»
Сергей вспомнил белые узоры меловых формул на черной доске в защищенной толстыми стенами аудитории университета. «Там не было ни ветра, ни мороза, ни рации за спиной…»
— Товарищ подполковник, разрешите вопрос? — обратился к комбату командир седьмой роты.
— По существу, пожалуйста…
— Роты настроены на марш, они не готовы к учениям…
— Не понимаю, — обернулся к нему Мишин.
— Люди готовились к маршу до лагерей Сосновых; молодые солдаты по-настоящему ещё не втянуты, им будет трудно…
«Правильно, правильно, — возликовал Сметанин, ловя каждое слово. — Какой он милый, какой приятный человек!..»
Он другими глазами взглянул на сухую, подтянутую фигуру капитана, которого прежде не замечал.
— И все-таки не понимаю… Что за стенания? У нас, десантников, готовность номер один, а вы: «готовились к маршу»… В таком разе я вам сообщу, что они лучше всего к посиделкам готовы… Итак, девятая рота—левый фланг, седьмая — правый, восьмая и все спецы — центр. От каждой роты выделить по отделению на предмет имитации противника на рубеже Харпуново. Старший этой группы вы, товарищ капитан. — Мишин кивнул командиру восьмой роты.
— Оставьте своего заместителя, а я проверю тактическое искусство вашего подразделения.
Связь зрительная и голосом. Общий сигнал атаки — зеленая ракета… Вопросы?
— Как же с лыжами? Сейчас на лыжах в поле но особенно пойдешь — снега мало, а с ними несподручно…
— Предусмотрено. Лыжи поротно сложить на обочине и оставить по одному солдату из взвода, из старослужащих… Машина подойдет.
3
Сергей привалился боком к борту ложбинки так, чтобы рация упиралась в землю и не чувствовался её вес. Он был счастлив тем, что лежит недалеко от дороги, а не где нибудь на фланге — тогда при свертывании батальона в походный порядок ему пришлось бы бежать лишних полтора километра.
Перед собой он видел торчащий из-под снега голый бугорок, на котором порывистый низовой ветер шуршал сухими клочками пожухлой травы.
Цепочка теплых неярких огней деревни провисла на темном холме. Батальон, развернутый в цепь, лежал у подножия в ожидании атаки.
«Я дойду до этих огней — и потом все, потом лягу и усну; черт со всем, дальше я не пойду», — медленно думал Сметанин, отлично зная, что он не сможет, не сможет физически не пойти за рубеж этих огней, если пойдут все… Но сама мысль о том, что можно упасть, лежать, не двигаясь, была сладостна.
Подполковник Мишин стоял позади цепи, невдалеке от того места, где лежал Сметанин; он держал в руках сигнальную ракету, похожую на футляр большого термометра. Казалось, Мишин ждал какого-то тайного для остальных момента, чтобы отвернуть зелёный колпачок ракеты, дёрнуть нить, давая тем самым сигнал к движению, к броску вперед десяткам людей.
Ему нравились мгновения перед атакой; само ощущение жизни обострялось для него. Где - то в глубине памяти возникал пронизывающий всё существо озноб ожидания настоящей атаки, когда отговорила артподготовка, от тишины знобит, а горячка боя ещё не раскалила мозг, и чувство неизвестности пульсирует в каждой его клеточке: «нет» — «да»; «жив» — «мертв», «мертв»… Вместе с этими давними ощущениями Мишин твердо сознавал, что атака, в которую сейчас должны идти его люди, — учебная; ни один из них не будет ни убит, ни ранен; рядом с ним самим не чиркнет пуля.