Аил не спал всю ночь…
И утром не утихали разговоры и кривотолки о ночном таинственном огне на скале. Кто-то даже поехал к дряхлому мулле, который жил в соседнем аиле.
— Огонь на скале? Я и сам его видел, — важно сказал мулла. — Божественный огонь… Значит, эта скала — священное место. Молитесь создателю, и вас минуют несчастья.
И верующие потянулись к скале — начали там молиться, оставляли у подножия, на плоских камнях, жертвоприношения — куски вяленого мяса, сыр, боорсохи(Боорсоки — лепешки, жаренные на масло,). Две женщины, никогда не рожавшие, даже остались на ночь под этой скалой и молились до утра: авось, бог даст им детей.
В ту ночь — ночь костра — Торайым предупреждала Асана:
— Никому ни слова! Если скажешь, голову откручу. Клянись…
— Клянусь!
— Лучше клянись.
— Клянусь… Никому не скажу, если даже проживу на свете сто лет,
— Смотри! — пригрозила она.
Но Асан не выдержал. Мать его тоже собралась к скале, начала жарить боорсоки. Асану стало смешно, и он сказал матери:
— Молиться пойдешь? А чего там молиться? Знаешь, кто зажёг огонь в пещере?
— Кто?
— Сарыкыз!
— О-о, не говори такое!..
— Да я же с ней был. Сам дрова в тугае собирал,
А вы: «Огонь аллаха!» Поверили мулле… А костер зажгла Сарыкыз!
Женщина понесла эту весть по аилу, но её рассказу не поверили — аильчане продолжали молиться у скалы.
Торайым не ожидала, что её забава примет такой оборот: «Вот те на, открыла священное место!» И она решила привести это дело к желательному ей концу. Она снова натаскала к пещере сушняка, и, когда в один из праздников богомольцы пришли к скале, выложили жертвоприношения, она разожгла костер, выскочила из пещеры и заплясала на узкой площадке. Вначале ошеломленные, а потом возмущённые богомольцы долго бегали вокруг скалы, потрясая кулаками. Вернувшись в аил, они пожаловались мельнику:
— Приструните свою дочь! Она что, считает нас глупыми?
— Провела вас? — смеялся мельник. — Значит, верно, считает… Вы к ней не приставайте!
С той поры пещера на красной скале стала называться «пещерой Сарыкыз».
Сеил, как и все аильчане, хорошо знала о строптивом характере Сарыкыз, поэтому она не стала с ней спорить — бесполезно, ещё хуже сделаешь. Она шла домой и думала: что же предпринять, не ждать же завтрашнего утра?.. У самого дома ей повстречалась соседка Урия, близкая приятельница.
— Что, уже смолола? Так быстро? — удивилась Урия.
— Где там смелешь! — не сдержала раздражения Сеил. — Если на мельнице эта сорвиголова…
— Тише! — засмеялась Урия и с шутливой опаской оглянулась. — Вдруг кто услышит, донесет мельнику, тогда к нему не являйся.
— И что с ней делать! — вздохнула Сеил, опуская на землю мешок.
— Хочешь, я упрошу её смолоть,
— Как бы не так! Она упряма, точно старая ишачиха.
— А я знаю её душу, — улыбалась Урия. — Одна знаю!
— Попробуй!..
Урия была известна в аиле не менее, чем Сарыкыз; только слава её была совсем иная — её уважали, считали женщиной деловитой, разумной. Старики — хотя она была в два раза моложе своего мужа — относились к ней с почтением, потому что она была женой председателя колхоза — видного и всеми уважаемого человека, а молодые ценили её за живой, веселый нрав, за отзывчивую натуру. С каждым человеком она легко находила общий язык, проявляла горячее участие — помогала советами, а иногда и делами. В аиле не было такого жениха и такой невесты, которые не обращались бы к ней за помощью. Она передавала приветы и записки, устраивала свидания и участвовала в сватовстве. Правда, не всегда её хлопоты кончались добром, но, несмотря на это, все джигиты и девушки шли к ней потолковать о своих сердечных тайнах, излить свою душу.
Урия пришла на мельницу и, оживленная, спросила с порога:
— Как дела, чон кыз?
Дочь мельника по-прежнему сидела на полке в позе оракула. Она протянула перед собой правую руку и выставила кверху большой палец: мол, дела идут отлично.
— Слезай со своего трона, — дружелюбно сказала Урия. — Я принесла тебе хорошую весть.
— Еще бы принесла плохую!
— Правда, хорошую…
Торайым легко спрыгнула на широкие — из горбылей — половицы.
— Какая весть? Говори!
Урия подмигнула ей, будто подруга, готовящаяся сообщить что-то по секрету.
— Один джигит… Он велел передать… Он из аила Тегерек.
Торайым прямо глянула в глаза Урие:
— Что передать?
— Ну, что передают девушкам…
— Чего же он сам не скажет?
— Не смеет… — Урия понизила голос до шепота.—
Он влюблен в тебя.
Торайым остро сощурила глаза, она поняла, что Урия все это придумала и, как часто подобное водится, разыгрывает ее, и выразила подчеркнутое изумление:
— Неужели правда?
— Конечно.
— Ах, джигит!..
Вдруг она звонко засмеялась и повалилась спиной на мешки; смеялась она до слез, всплескивая руками.
— Хватит, чон кыз! Я открываю тайну человека, а ты смеёшься. Давай серьезно поговорим.
— А какой он из себя? — принимая игру, спросила Торайым.
— Такой… Очень красивый… Чернявый…
— У нас все чер-ня-вые.
— Этот особенно чернявый. Месяц назад видел тебя… И голову потерял.
— Фи! Если бы рыжий!
— Можно покрасить!
— Ладно! Так ты хочешь, чтобы мы встретились?
— Для этого и пришла… А кем он работает в районе, в какой-то конторе… Вот забыла…
— Ну-у… Кого не люблю, так это конторских писак. Всю жизнь сидят на месте, как наседки.
— Такого джигита в нашей округе не найдешь!
— Не найдешь!.. — Торайым насмешливо скривила губы.
Она резко поднялась — ей надоело играть невесту, в которую влюбился таинственный жених, и она сделала суровое лицо.
— Довольно, Урия! Зачем голову морочить? Сразу бы и сказала… Пришла просить, чтобы я смолола зерно этой бригадирше.
— Откуда ты знаешь?
Урия уже надеялась, что растрогала, расположила к себе дочь мельника и та, отзываясь на добро добром, исполнит любую просьбу, но не тут-то было — вышло совсем по-другому.
— Ты что, ясновидица? Прочитала мои мысли?
— Я их прочитала, как только ты переступила порог.
— Ну, ладно… — сдалась Урия, нехотя расставаясь с прежним лукавством и игривостью. — Я обещала Сеил… Смели, прошу! Не заставляй краснеть перед ней.
— А чего она приходит сама? — тоном выговора произнесла Торайым. — У неё дочь есть.
— Хорошо, — облегченно вздохнула Урия. — Я скажу, чтобы она послала Жакил. Только ты уж не подведи меня.
— Всё. Сказано — сделано.
Урия вернулась к соседке:
— Давай мешок, Я же говорила, что всё улажу.
— Как тебе удалось?
— Секрет. Пошли на мельницу свою дочь. — Урия, глянув на солнце, спохватилась: — Ох, пора уже на поле! Зарос мак… Сегодня нужно дополоть дальнюю плантацию. Ты иди, я тоже скоро приду.
Жакил, дочь бригадирши, не смогла поднять мешок. Урие пришлось взвалить его на свои плечи. Жакил поддерживала мешок тонкой рукой, но это была не помощь, а одна видимость. Урия тревожилась: не выкинет ли чего ещё дочь мельника, хорошо, если на мельнице никого нет, а вдруг там уже посторонние люди, осрамит… Торайым встретила их снисходительной усмешкой. Урие было не по себе.
— Чон кыз, не забудь наш уговор, — дружески сказала она. — И не бери долю за помол. Не возьмёшь? Вот и хорошо… — и вышла за дверь, оставив Жакил одну с дочерью мельника.
Торайым была старше Жакил всего на один год, но казалась старше по крайней мере года на три. По сравнению с ней Жакил выглядела хрупкой девочкой — круглое, как луна, бледноватое лицо, тонкая — муравьиная, как говорили в аиле, — талия. И ростом не вышла… Торайым — выше и солиднее. Жакил была стеснительна, пуглива и трепетала перед дочерью мельника.
— Эй, Жакип, у тебя есть джигит? — внезапно спросила Тсрайым.