Возможно, в недалеком будущем продолжительность работы космических станций будет оцениваться по износу её ответственных деталей, и команда на вывод станции с орбиты будет подаваться после обработки измерений, осуществленных методом непрерывного контроля.
Поживем, поищем, поудивляемся — и непременно внедрим…
Я. ГОЛОВАНОВ
ГОД КОПЕРНИКА
В Варшаве сейчас продаются календари, на которых так и написано: 1973-й — год Коперника. 19 февраля — 500 лет со дня рождения гениального польского астронома, трудам которого выпало редкое счастье стать не просто классическими научными трудами, но определить поворотный пункт в истории человеческой цивилизации.
«Луч света, ныне освещающий вселенную, исходит из городка Торуни», — писал Вольтер. В Торуне, маленьком польском городке, родился Николай Коперник. Говорили, что дед его по отцу приехал в Польшу из Чехии, отец занимался торговлей и находился в числе наиболее уважаемых горожан, а мать была сестрой епископа вармийского, человека страстей необузданных и влиятельного в высшей степени. Любовь бездетного епископа к одаренному племяннику определила в значительной степени то материальное благополучие, в котором Коперник пребывал всегда и которое, безусловно, способствовало утверждению его духовной независимости. Он учился в одном из лучших университетов Европы, в Кракове, затем несколько лет жил в Италии, где должен был изучать каноническое право. На самом деле он изучает всё, кроме канонического права. Подобно маленькой затравке, опущенной в благодатный раствор эпохи Возрождения, многогранный кристалл таланта Коперника растет и определяется всё чётче.
Мы знаем главную работу его жизни, которую сегодняшние школьники научились формулировать с прелестной простотой: «Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, как думали раньше». Но гораздо меньше известно, что Коперник был искусным художником, популярнейшим врачом, образованнейшим математиком, незаурядным экономистом. Его друг Гизиус, епископ кульмский, писал, что Копернику не была чужда ни одна наука, а в искусстве лечить он прослыл за нового Эскулапа.
Очень крепкий физически, высокий, сильный, спокойный, даже холодноватый и чуть надменный поляк был очень не похож на шумливых, темпераментных итальянцев, но самую главную, самую ценную черту итальянцев на рубеже XVI века впитал он в Болонье и Риме в полной мере и как драгоценный подарок увез и бережно сохранил на родине, — свободомыслие.
На многих рисунках и гравюрах можно увидеть Коперника на вершине крепостной башни с астрономическими инструментами в руках. А ведь он довольно редко наблюдал звёздное небо. В Копернике не было неиссякаемого любопытства Галилея и титанического упорства Тихо Браге. Коперник не столько наблюдал, сколько размышлял. Он смотрел в небо не для того, чтобы узнать что-то, а для того, что-бы убедиться в правоте собственных идей. Он не любил обсуждать с кем-либо свои мысли, не нуждался в духовном поощрении, был глубоко равнодушен к славе. Он бывает даже высокомерен. «Я никогда не искал рукоплесканий толпы, я изучал то, что для неё никогда не будет предметом уважения и одобрения, и никогда не занимался вещами, которые она одобряла», — писал Коперник. Он не торопился с обнародованием своей системы мира. Наверное, он понимал грандиозность сделанного им, понимал, что труд его переживет века, что и через 500 лет благодарные потомки назовут 1973 год годом Коперника.
По преданию, книгу «Об обращении небесных сфер», этот, по словам Ф. Энгельса, «вызов церковному авторитету в вопросах природы», Николаю Копернику привезли из типографии в день его смерти.
Так судьбе угодно было свести в одну точку его смерть и бессмертие. На обелиске, который стоит на родине создателя гелиоцентрической системы мира, написано: «Остановившему Солнце, сдвинувшему Землю». Короток список людей, сделавших для человечества так много.
И. ОСИПОВ
КРЫЛЬЯ ТЮМЕНИ
Всю ночь за окном ворочалась запоздалая апрельская пурга. Снегу навалило по колено. Утром бульдозеры быстро расчистили взлетную полосу, и рейсовый «АН-24» ушёл из Сургута по расписанию. Точно в назначенный час поднялся и наш «МИ-4».
Перед взлетом бортмеханик Юра Покрысалов осторожно сбросил с кабины и с лопастей винта слежавшийся за ночь снег. Командир Анатолий Дорофеев по дороге на аэродром зашёл, как водится, в медпункт. Врач удостоверился: пилот в полном здравии. Второй пилот Виктор Молев тем временем сбегал к синоптикам, и вот уже повисла над землей винтокрылая «стрекоза». Чуть помедлив, она резко набрала высоту, и под нами сомкнулись темные вершины кедров и лиственниц, прикрывших с севера новорожденные улицы Сургута.
Далеко в тайге ждут Дорофеева. Ему поручили взять на борт геодезическую партию. Он показал на карте голубое пятнышко озера, тонкую, синюю тесемку реки Пяку-Кур, где полгода бродили изыскатели. Можно было представить себе, с каким нетерпением ожидали они Дорофеева.
Это был вполне заурядный, будничный рейс, и я пишу о нем только потому, что запомнились зимовщики, подбежавшие к вертолету. Они приволокли и мгновенно запихнули в машину спальные мешки, ружья, топоры, пилы, свернутую палатку, походную радиостанцию, измерительные рейки, теодолит, почерневший от дыма котел. Распоряжался погрузкой молодой человек в очках, начальник отряда. Радостно-возбужденный, он весело поторапливал остальных, тоже охваченных вполне понятным желанием поскорее забраться в кабину.
— А вы, ребята, живенько нашли нас, — сказал он с явным намерением польстить командиру вертолета. — Только-только успели перекантоваться из лесного лагеря. Не дали нам подморозиться.
Дорофеев усмехнулся:
— Пожалели вас. И так за полгода, наверно, промерзли до костей…
Отыскать в тайге геодезистов не составляло большого труда. Они накануне сообщили по радио, где будут ожидать нас, и экипаж «МИ-4» не потратил времени на поиски. Но в этих северных широтах бывает и не так. Вот что рассказал мне командир летного подразделения Вячеслав Вдовенко.
— Мы возвращались в Салехард, выполнив рейсовое задание. Дело было осенью, в конце сентября. До аэродрома осталось минут сорок, и вдруг велят нам по радио: следуйте в поселок Усть-Юрибей, пропали трое работников экспедиции. Прилетели в Усть-Юрибей. Рыбацкий поселочек притулился около побережья Карского моря. Базировалась там геологическая экспедиция. Выясняем, что случилось. Двое рабочих и женщина, геолог, отправились на лодке делать промеры и попали в шторм. Вот уже третьи сутки не могут их найти. Только один рыбак-ненец видел ночью сигнальную ракету к северу от поселка.
Пошли мы вдоль берега. Видимость плохая, дымка над серой водой. Ходим, ходим, никого не видно. Думаем уже возвращаться: бензину в баках только на обратную дорогу. Тут я разглядел: что-то грязно-белое болтается на волне. Снизились. Видим: трое уцепились за надувную лодку, сами по грудь в воде. Ну, подняли их в кабину, отогрели спиртом. Они рассказали: шторм опрокинул шлюпку. Потонули приборы, запас провизии, спички. Всплыла только одноместная резиновая лодочка. Двое суток держались за нее. А вода сентябрьская, студеная… Молодцы, не пали духом. Верили, что их спасут… Высадили бедолаг в поселке, пошли в Салехард. До аэродрома было уже километров полтораста, когда навалился туман. А в этом месте торчат уральские отроги, вслепую лететь — двести процентов риска. Следовать по курсу не могли: никаких ориентиров не видно. Решили сползти назад и пошли лощинками, вдоль ручьев, а потом увидели речушку побольше, она и привела нас в Салехард. Повезло нам крупно: успели сесть за минуту до захода солнца.