— А ты без меня не уйдешь?
— Уйду!
— Смотри!
И она медленно двинулась наискосок вверх, а я энергично засновал вдоль трясины, собирая коряжки и таская их по сосне в кесиль-месиль. Отсыревшая кора скользила под ногами, трижды я срывался, роняя ношу, начерпал ботинками жижи и вообще забрызгался как черт на этой трехметровой гати. Но тропу настелил и опробовал — держала хорошо. Отмыв туфли снеговой водой из приямка, я свистнул Вале и задрал голову к вершинам сосен, которые неподвижно отогревались в солнечном воздухе. Я вдруг ощутил, что мы с лесом в одном состоянии — впитываем весенние соки жизни.
Валя выцарапалась из кустов, натужно волоча за ржавый корень здоровый кусок обгорелого пня.
— Вот! — сказала она, переводя дух.
— Ого! Молодец! — похвалил я, прикидывая, не сковырнет ли меня с сосны этот уже вовсе не нужный пенечек, но операция прошла благополучно, и обломок, устало брызнув, грузно чавкнул в грязь рядом с тропкой. — Ура-а!
— Ура-а! — подхватила Валя.
Мы перебрались и счастливо, точно форсировали Днепр, глянули сначала на оставленный берег, потом друг на друга: мол, каковы! Валя усмехнулась, вынула беленький платочек, послюнила уголок и, вдруг за шею наклонив меня к себе, стала протирать мой лоб. Я прямо задохнулся от этого внезапного жеста и сурово сощурился, будто недовольный, а сам таял от ее прикосновений. Знал бы, вывозил все лицо! От моего дыхания колыхались выбившиеся из-под шапочки ее золотистые пряди, и мне хотелось подоткнуть их…
— Теперь ол-райт! — сказала Валя.
— Сенкью! — сказал я ей по-английски.
— Не за что! — ответила она и другим углом платка обмахнула свои щеки.
А наверху уже кончался лес и начинался город.
Глава седьмая
Весь путь мы протопали пешком.
У парка Валя убежала, не дав себя проводить, но, и оставшись один, я не сел в трамвай, точно это было изменой, так и доплелся до дома своим ходом.
Шел уже седьмой час.
Приняв теплый душ, я в одних плавках бухнулся на прохладный диван, закрыл глаза и… взлетел. Я стрижом унесся за город, к железобетонной арке, и увидел, как из подкатившей машины выходят мальчик с девочкой и углубляются в лес. Она удивительно красива, а он так себе, на тройку с минусом, почти двоечник по красоте, но это, кажется, не беспокоит ее, наоборот, она улыбается ему, кидает в него шишки, вытирает платком его запачканный лоб. Он влюблен в нее, а она?.. Чем он привлекает ее?.. А может, и не привлекает вовсе. Может быть, это просто так, и завтра он поймет это. Она позвонит и скажет: все, мальчик, больше я с тобой не играю… Хотя нет, вот они на завтра назначают новую встречу, правда, деловую, но встречу. Девочка опирается на его плечо и что-то вытряхивает из сапожка. Ах, какая девочка! Какая милая девочка! Даже мое стрижиное сердце трепещет! Я взмываю ввысь так, что те двое сливаются в одно. Или они взялись за руки? Я низвергаюсь и просвистываю между ними — нет, за руки они не взялись… Я прервал этот волшебный полет и открыл глаза от ощущения какой-то тревоги. И вдруг с болью догадался, что этого путешествия с Валей могло бы и не быть! Ведь разгорись наша с Зефом драка, и все, сидел бы я дома, отмачивал синяки, вправлял суставы или вообще почивал бы в морге. Ужас как тесно соседствуют добро и зло! Научиться бы так управлять своей жизнью, чтобы все в ней было хорошо! Но управься я вчера по-хорошему, не уйди с уроков, не обидь Светлану Петровну — я бы не встретил Валю. Все сложно и перепутано! Но как там ни мудри, а уж от явных глупостей надо открещиваться! Например, от внешней вражды с Зефом. Внутренне расходимся, и хватит. Иногда сам с собой расходишься, так не лупить же себя!
Я встал, подумал, как начать разговор, и набрал номер. Зеф отозвался мигом.
— А-а, ты-ы! — протянул он.
— Слушай, Зеф, ты чего сбежал?
— Откуда?
— Откуда! Затеял драку, а сам утек!
— Может, я по расписанию дерусь! — заиграл Зеф. — Может у меня очередь на драку! Или ты спешишь?
— Я не спешу! Я предлагаю мир.
— Мир! — удивился и даже несколько растерялся Мишка. — Так мы же еще не воевали.
— Вот и не надо, а то будет поздно.
— Ха! — воскликнул Мишка. — Я ему — шуточки, а он мне — по сопатке, и квиты? Математик нашелся!
— Ты мне этой шуточкой в душу плюнул! А мне, может, легче по морде получить, чем в душу!
— Шустряк! — вяло крякнул Мишка. — А может, сначала только перемирие для раздумий, а?
— Ну, перемирие.
— Ладно, Эп, я тоже не любитель мордобоя. С тебя за это две задачки по физике.
— Я еще не решил.
— Решай и звони.
— О’кэй!
— Да, Забор тебя что-то разыскивал, — вспомнил Зеф. — Дважды был у меня, звонил тебе, но… Сердитый. По-моему, чехвостить собирается.
У Забровских телефона не было. Звонить же он любил, звонил много и все из автоматов и всегда ходил, бренькая запасом двушек в кармане.
Позвонит еще, если крайне нужно!
А с Зефом — блеск! Нет у меня больше врагов! И нет огорчений! Правда, с отцом!.. Но и это утрясется. Раз он уверен, что не виноват, значит, утрясется. Разговор о школе отложу до экзаменов, там найду что сказать!
Мебиус угодливо, как бравый солдат Швейк, улыбался мне. Славный он тип, мой робот, бестолковый, ничегошеньки, кроме телефонных звонков, не чувствует. Не чувствует, например, что за его спиной на подоконнике, разъершив чешуйки, лежат одиннадцать сосновых шишек, которыми Валя кидала в меня. Одиннадцать, как комсомольцев в нашем классе. Если каждому дать по шишке, будет одиннадцать счастливых комсомольцев!
Еще одно заветное число!
Я любил числа, и они сами роем слетались ко мне, как рифмы к Пушкину. Числа — это целый народец, со своими порядками и законами, со своим равенством и неравенством. Семьями и по одиночке, сходясь и расходясь, живут они то в скобках, то под корнями, то на мансардах числителей, то в подвалах знаменателей. Их возводят в степени и сокращают. И говорят они на своем языке. Но главное, что ни число, то личность, с характером! Есть среди них заносчивые гордецы, как Мишка Зеф, которые делятся только на себя и которых зря называют простыми, а есть настоящие простаки, вроде Авги Шулина, которых дели как хочешь и на что хочешь, есть таинственно-бесконечное числи «пи», напоминающее Ваську Забровского, и есть подозрительные, словно шпионы, мнимые числа. Даже и внешне числа похожи на людей. Номер моего бочонка от лото 81 — это вылитый портрет бабушки и дедушки из деревни… Я нашел бочонок еще в детсаду, когда и цифр-то не знал. Но две эти загибулинки так очаровали меня, что я вечером исписал ими полтетрадки, к удивлению и радости родителей, которые тут же показали мне и остальные цифры. Я часами колдовал над ними и, когда явился в школу, оказался почти профессором для первоклассника… Прошло столько времени, а бочонок я так и ношу с собой, хотя мне, дураку, уже вот-вот шестнадцать. От того раннего детства у меня ничего не осталось: ни дырявого сандалика, ни сломанной игрушки, ни растрепанной книжки, ни даже друга. Как это ни странно, но в нашем подъезде, пятиэтажном и двадцатиквартирном, не было моих сверстников, точно соседи договорились не рожать целую пятилетку. На три года старше и младше — пожалуйста, а ровни — хоть умри! Ну, какие же мне, например, друзья Нэлка Ведьманова, брякавшая на пианино, или Юрка, отец которого треснул о пол магнитофон? У Нэлки уже ребенок, а Юрка все еще мастерит луки да пулит чижика! Правда, были ребята из других подъездов, но это совсем не то! Туда не побежишь зимним вечером в тапочках и в майке, чтобы поделиться внезапной новостью, как побежал бы к близкому и теплому другу! Вот и остался я один, со своим маленьким деревянным талисманчиком…
Зеф ждал задачи.
Задачи были, конечно, легкими. Зефу просто лень думать. Я решил их и позвонил.
— Готово. Тебе одни ответы?
— Давай все!
Я продиктовал, и Мишка довольно заключил: