— Вот это дело, — тем же слабым голосом откликнулся Бобров, — это дело. Твой звонок, начальник, и правда повесельше моего. — С грустной усмешкой Бобров ткнул рукой себе в грудь, туда, где сердце. — За дело, однако, будь спокоен, слажу какнибудь. А старье и верно чего зря тащить. Спишем…
Они ещё о чем-то говорили, и Бобров соглашался с Паршиным: да, мол, верно, народ на стройке работает на совесть, революцию, можно сказать, на транспорте делает, а значит, и бытовые условия у людей должны быть на уровне, и мало, мол, они ещё заботятся об этом, и Паршин и он, Бобров. Он слушал, поддакивал, а мысли все уводили и уводили коменданта в сторону от разговора. Как будто автоматически сработавшая стрелка перевела его на другой путь, и вот он гонит и гонит куда-то, ещё не зная, что там впереди, какой свет горит, зелёный или красный…
Два дня после этого разговора Бобров ворошил своё комендантское хозяйство, оформлял документы, списывал разное старье — назолочки, простынки, матрацы.
А на третий день взял расчет.
Его уговаривали, соблазняли перспективой, мол, такая стройка, такое хозяйство прибывает, только разворачивайся. Отпуском досрочным соблазняли, путевкой в санаторий, но он настоял на своем. Напоследок сказал Паршину:
— Ты как-то про маховик сказал, мол, крутишь, крутишь… А я про себя вот подумал и ужаснулся… Сколько лет все вхолостую кручу. Одна копоть, как говорится, да, извиняюсь, вонь, как от старого паровоза… Паровозы вот скоро спишут на свалку, и мне, видать, туда же пора. Да и по дому тоска, давненько не наведывался.
— Дом, это верно. — Паршин задумался. — Давно, значит, не был?
— Да как сказать, с год уж, — соврал Бобров, — а то и поболе…
— Да-а-а, — в раздумчивости протянул Паршин, — без дома нельзя. Дорога дорогой, а дом есть дом.
— Надо, — отозвался Бобров.
И Паршин подтвердил:
— Надо.
…Наутро Бобров уезжал со стройки. Варя провожала его. Ей было жалко расставаться с этим хмурым, неласковым человеком — свои всё-таки люди. Земляки.
18
Мамка, дорогая, здравствуй!
Пишет тебе дочь твоя, Варвара Столярова, ударник коммунистического труда и бригадир строительно-монтажной бригады. Во как! Но об этом после, потому что много других событий, и печальных и всяких, не знаешь с чего начать.
Тетю Лену нашу, тебе известную, на днях положили в больницу. Только приняла она от Боброва вагончики, я тебе писала об этом, только вступила в должность коменданта, тут и случилось. Стало с ней плохо, потеряла сознание. Врачи говорят, что полежать ей придется с месяц, а то и больше, сердечная недостаточность. Я упросилась, чтоб меня пускали к ней сидеть по вечерам, мне разрешили. Сашку дядя Костя хотел взять к себе, но Раиса моза всех распорядилась, и никто возражать не стал.
В общем, уехала моя верная подруга и взяла Саньку с собой. Уехала домой к маме и его увезла. Так пожалуй, лучше, пусть он там поживет, пока тетя Лена в больнице, да и Раиса давно дома не была, по маме соскучилась, поживет у неё, а там видно будет. Может, обратно к нам вернётся, может, ещё куда, она пока не решила. В общем, перемена ей нужна. Ну, и Сашка пока в надежных руках.
И я, мам, по тебе соскучилась, и всё болит душа, как ты там управляешься. Но теперь уж скоро Через месяц, к Новому году, сдаем подстанцию, она уже монтируется, а весной доведём линию, на участок… Очень хочется посмотреть, как всё это будет. Вот не пришлось бы самой, и ни к чему бы, небось, было, а тут… Тетя Лена даже Раисе не сказывала, чтобы к пуску электрички на нашем участке она с Сашкой обязательно приехала. И Раиса уезжая, тоже говорила, что хочет посмотреть, как это будет. Своя всё-таки станция. А вообще, мама у каждого в жизни должна быть вот такая станция — самая первая, как станция отправления. И у меня она теперь будет, я сама её строю.
Мам, а помнишь, я писала тебе, как кончу институт, приеду домой и буду лечить всех наших никольских и что к тому времени учёные изобретут такое лекарство или лечение такое придумают, что-бы было оно от всех болезней. Может, так и будет. Но всё равно, мне кажется, одних таких лекарств препаратов людям будет мало, потому что есть такие болезни… Ну, как тебе сказать? В общем, нужно, чтобы люди просто любили и уважали друг друга и ещё понимали, и тогда всем будет легко и никакие болезни не будут страшны. Вот я про себя скажу. Когда меня кто-то понимает, мне бывает хорошо, и я могу много хорошего сделать. Вот Раиса меня понимала. И ты, мам, меня тоже понимаешь.
Ну, что ещё?
Да, а помнишь я тебе писала про одного парня В общем-то он уже не парень, взрослый, но пожилой. Крановщиком работает. Он тут всех удивил. Написал стихи для стенгазеты, ничего такого за ним раньше не замечалось, и вдруг на тебе, стихи эти запомнила, могу и тебе написать. Вот.
Мам, это мы в поселок в кино так ходим, вот и написал.
Это он нас воспел. Сам так говорит. И очень правильно. Девчонки наши ходят все довольные, что он так написал, а сами в шутку, конечно, говорят: знать бы, мол, что ты вслед за нами побежишь, мы бы и не так спешили, а то только говорите, а пригласить в кино вас и нет. Смеется, говорит, что всех нас ему все равно не догнать, особенно когда идем в столовую.
Что-то не пишешь ты мне про нашего Боброва, как он, как тетя Поля, все ли ладно у них? Сам он хоть и обещал, но не пишет. Увидишь, передай ему привет, расскажи о наших делах.
А за мёд тебе опять спасибо. Тетя Лена говорит, что ты там не иначе как всю пасеку колхозную решила на неё извести, а она все никак не вылечится. Не в коня, говорит, корм. ещё шутит.
А знаешь, чего мне хочется? Вот наладится у тёти Лены, доживем мы до лета, и я позову её к нам в гости. Её с Сашкой и Раису, пусть поживут сколько им захочется, посмотрят, какая у нас красота.
Тёте Лене это, знаешь, как будет полезно. Ладно, а?
Мам, а к нам нынче всё едут и едут. И всё больше молодежь. Демобилизованных много, работы всем хватит, такая стройка. А меня сделали бригадиром. Сам начальник поезда вызвал и сказал: «Ты у нас старый, проверенный кадр, вот и Елена говорит, что лучше тебя замены ей нет. Так что давай».
Вот как.
Ну, расхвасталась. Будет! Да, а ко мне новенькую подселили, приехала из Костромы, совсем девчонка, боится всего, страсть. Ничего, привыкнет. Я её в обиду не дам.
А ты пиши мне, не забывай. Пиши обо всём, кто из наших что делает, не вышли ли наши девчонки кто замуж.
А как там моя забияка Ночка, все так же лягается и не допускает к себе никого? Как нынче с кормами, много ли заготовили?
Кланяюсь всем-всем… стрелою башенного крана!
Твоя Варюха».
19
Словно вагоны скорого поезда, мелькали, проносились дни.
Однажды Варе и впрямь показалось, что жизнь её каждым своим днем и каждой минутой похожа на быстро мчащийся поезд: так же несется, спешит она по неписаному расписанию, будто боится куда-то опоздать… Она понимала, откуда это. Этот ритм, безостановочный, четкий, как перестук вагонных колес, задавала ей стройка, её напряжённая жизнь, у которой тоже были и свой график и свои сроки и которая тоже спешила.