Подведение итогов было назначено на вечер, в 9.00 в Малаканском скверике - в самом центре города, и когда все собрались, каждая тройка стала выкладывать добычу на садовую скамейку. Кто снял 18 пар часов, кто - 23, кто - 27. Двадцать семь - это был итог работы группы Шаха, но первенство досталось не им, на две пары часов больше принес Ариф, по кличке Мосол, и Генерал действительно вручил ему маленький женский браунинг без патронов. "Ничего, - сказал тогда Мосол. - Был бы браунинг! Патроны найдутся!" А затем Генерал, тихо ухмыляясь, открыл свой чемоданчик и в общую кучу высыпал свою добычу - один, без подручных, он снял в тот день 69 часов! Вот это была работа!
Впрочем, сегодня с этим очкариком тоже все было сделано чисто, как на репетиции. В короткой, - может быть, секунд двадцать-тридцать, - потасовке Семен и Рафка плотно зажали очкарика, он с перепугу рванулся в глубину вагона, но рука с часами как бы случайно застряла у Рафки под локтем, очкарик стал выпрастывать ее, вырывать, и в этот момент Шах легким движением, ноготком расстегнул браслет. Больше не потребовалось ничего, очкарик сам вытащил руку из браслета, и часы, как созревший плод, упала Шаху в ладонь.
- Есть! - тихо сказал Шах Семену и ему же крикнул громко: - Ах ты, сука! - и дернул его с подножки, будто увлекая в драку. Следом спрыгнул с трамвая Рафка, и на глазах пассажиров удаляющегося трамвая Шах и Семен еще изображали "толковище" и драку, а Рафка их разнимал, но как только трамвай скрылся за поворотом, Шах достал из кармана только что снятые часы и все трое полюбовались добычей - настоящая японская "SEIKO". Если стать у комиссионки - в полчаса можно забить их за сотнягу, но они, конечно, стоять не будут, им срочно нужна анаша и опиум, и хотя Толик Хачмас даст за эту "Сейку" товару не больше чем на полсотни - ничего, лишь бы он был на месте, этот Толик, а то еще смоется куда-нибудь, время уже одиннадцать.
Втроем, не сговариваясь, они знакомой дорогой - через привокзальную площадь - ринулись в сторону центра города, к драмтеатру. И вдруг…
Шах замер, ребята тоже остановились.
На тротуаре, прислонившись спиной к фонарному столбу, рыдала семнадцатилетняя Снегурочка - голубоглазое существо небакинской красоты. У ног ее стоял какой-то чемоданишко, в руке была открытая дорожная сумка. Бакинское солнце ударялось в ее пепельные волосы и разбивалось каким-то доселе невиданным радужным окаемом, будто каждый волос дробил солнце на радужные капли. И совсем по-детски, кулачком она вытирала неудержимый поток слез.
- В чем дело? - решительно шагнул к ней Шах.
- Ни-ни-ни в чем… - сказала она сквозь слезы.
- А что ты ревешь?
Она подняла на него голубые озера глаз, и у Шаха остановилось сердце.
- Я… я… с поезда, из Вильнюса… Приехала к тете. Вот сейчас. Только что. У меня здесь был кошелек, - она показала на сумку. - Там деньги были, паспорт и тетин адрес… у-у-у… - дальше она опять разрыдалась.
- Подожди! - он тронул ее за руку. - К тебе кто-нибудь подходил?
- Никто. Один мальчик помог на вокзале вещи донести…
- Какой мальчик?
- Никакой. Такой черненький, высокий, а что?
- В кепке?
- В кепке. А что? - она опять посмотрела на него своими озерами.
Ребята переглянулись.
- Мосол, - уверенно сказал Рафка. Вокзал был участком Арифа Мосола, и все трое ясно поняли, что это - его работа. Шах взглянул на украденную "Сейку", было пятнадцать минут двенадцатого.
- Во сколько пришел поезд? - спросил он у нее.
- В одиннадцать… А что?
- Ничего, поехали - Шах взял у нее чемодан, решительно двинулся к стоянке такси.
- Куда?! - изумилась она.
- Поехали! - приказал он Рафке и Семену и спросил у нее: - Сколько там было денег?
- Восемьдесят рублей, на обратный билет. А куда?..
- Садись, - он открыл дверцу свободного такси, нельзя было терять ни минуты. Стибрив кошелек, Мосол извлек деньги, а все остальное должен был немедленно куда-нибудь выкинуть, в какой-нибудь мусорный ящик, урну, подворотню, но куда? Шах даже обвел глазами площадь, прикидывая, куда бы он выкинул этот кошелек, чтобы побыстрей избавиться от улики, но поди знай, где и в какую минуту Мосол стащил у нее кошелек, может, - еще на перроне. Нет, нужно срочно ехать его искать, с такими деньгами - восемьдесят рублей! - Мосол, конечно, должен был в первую очередь рвануть к Толику Хачмасу.
- Русский драмтеатр, - сказал Сашка шоферу и почти силком втолкнул в машину недоумевающих ребят и эту синеглазую плаксу. - Как тебя зовут?
- Лина.
- А фамилия?
- Бракните.
- Как? - переспросил он.
- Бракните, Лина Бракните.
- Ага. Хорошо, - запомнил он. - Меня зовут Саша. Запомни: Саша Романов, я твой двоюродный брат.
- Брат?!
- Да. Так надо. Если кто спросит - ты мне двоюродная сестра. - И повернулся к Рафке и Семену:
- Понятно?
- Да, - сказали те, уже догадавшись, что он собирается делать, а он еще прибавил им по-азербайджански, чтобы Лина не поняла:
- А кто меня выдаст, того я лично в… - впрочем, выругаться даже по-азербайджански он при ней не сумел, язык не повернулся сказать привычное, матерное, ну да они - Рафка и Семен - поняли и без слов.
- А почему тебя тетка не встретила на вокзале?
- Не знаю…
- И ты не помнишь ее адрес?
- Не помню.
- А фамилию?
- Конечно, помню. Ее фамилия Бракните Нора Густавна, - она смотрела на него с доверчивостью ребенка, нашедшего твердую руку взрослого, и именно этот ее взгляд, эта доверчивость и вера в то, что он, Сашка Шах, поможет ей в этом чужом и незнакомом городе - именно это впервые, может быть, испытываемое чувство, что в тебя, как в мужчину, как в защитника верит женщина, - это чувство наполнило Шаха такой решимостью, что даже если бы Мосол встретил его с заряженным браунингом - Сашку бы и это не остановило.
Машина причалила к русскому драмтеатру.
- Сидите, - приказал своим и Лине Сашка и почти бегом метнулся в узкий проход между домами, в скрытый тенистый дворик за театром, где обычно дежурил Толик Хачмас. Слава Богу, Толик был на месте. Сашка молча протянул ему "Сейку", увидел, как вспыхнули глаза у Хачмаса, и спросил: - Сколько дашь?