Наконец, вместе с известным цыганским певцом Николаем Сличенко из подъезда вышел Герман Долго-Сабуров. Приятельски попрощавшись, они поспешно разошлись к своим машинам. То, что Сличенко спешил к своей "Волге", было понятно, но зачем Долго-Сабурову его синий "Жигуленок", если до "Чародейки" только улицу перейти? Впрочем, может быть, ему нужно взять что-то? Нет, он сел на водительское место, хлопнул дверцей, выхлопная труба фыркнула облачком газа, и синий "Жигуленок" отчалил от тротуара, причем сразу - на большой скорости.
Я тревожно взглянул на Ласкина - нахмурившись, он выводил "ремонтный" "рафик" в поток машин, и поскольку никто не знал, что это милицейская машина, нам, как на зло, не давали возможности войти в поток. Несколько топунов-"ремонтников" на ходу заскакивали в открытую дверцу "рафика". Я взял микрофон рации, вызвал Светлова:
- Марат, я Шамраев. Что-то случилось. Он едет мимо "Чародейки". Я его пока вижу, но он вот-вот скроется!
- Никуда он не скроется, - сказал мне Ласкин и щелкнул тумблером какого-то аппаратика - в "ремонтном" "рафике" было полно всяческой аппаратуры, не имеющей отношения к ремонту дорог или электросети, но имеющей прямое отношение к подслушиванию на расстоянии, магнитофонной записи и перископическому наблюдению. Аппаратик, который включил Ласкин, тут же отозвался негромким попискиванием, и на экране портативного пеленгатора забрезжила мерцающая точка. - Никуда он не скроется, у него "маячок" под задницей и микрофон в машине. Он их с самого утра возит, мы еще на Каланчевке ему поставили. Теперь опять будет водить по всей Москве…
Мерцающая точка на экранчике сделала правый поворот с разворотом. Капитан Ласкин прокомментировал:
- На Дорогомиловскую набережную свернул возле "Украины". - И прибавил газ. Чуть в стороне от нас уже шла черная, без милицейских знаков "Волга", в ней сидел Светлов. Лицо у него было хмурое.
Машина Долго-Сабурова затормозила у светофора, мы тоже остановились машин за пять позади него, Светлов пересел в нашу машину.
- Куда он теперь едет? - спросил он недовольно у Ласкина.
- Сходить спросить у него? - усмехнулся Ласкин.
- Весь день подготовки коту под хвост! - сокрушился вместо меня Светлов. - Директора ресторана ему приготовили, в "Чародейке" его баба ждет, а он! А ну прижми! - Действительно, как только дали "зеленый", "Жигуленок" рванулся с места, и опять превышая дозволенную скорость, помчался к Киевскому вокзалу. Мы преследовали его на расстоянии, не приближаясь. Молчали. Потом Светлов сказал:
- А почему я его не слышу? Что он - не кашлянет даже в кабине?
- Да у него там уроки английского языка на магнитофоне, - отозвался Ласкин. - Офигеть можно слушать все время. Включи, Саша, - приказал он технику-лейтенанту, сидевшему в глубине "рафика", и мы тут же услышали "металлический" голос, начитывающий английские упражнения и их русский перевод. Ласкин сказал: - И вот так целый день гоняет по Москве и слушает одно и тоже - ай хэв бин, ши хэз бин… Даже я выучил.
Неожиданно он нажал на тормоз - синий "Жигуленок" остановился впереди, прямо под часами Киевского вокзала, и в машину к Долго-Сабурову нырнула стройная женская фигурка в летнем плаще. Я взглянул на небо - действительно, собирался дождь, в этой беготне и погоды не видишь. Урок английского прервался и я услышал сначала негромкий звук короткого поцелуя, а потом уже знакомый мне грудной женский голос:
- Ну ты и жопа! Сорок минут я жду! Не знала, что думать. Не мог позвонить?
Машина тронулась, свернула по набережной направо, к Ленинским горам, и продолжение разговора мы слушали на ходу с нарастающим интересом, техник-звуковик писал его на магнитофон.
- Ни позвонить, ничего не мог! - ответил Долго-Сабуров. - Час проторчал в лифте на Арбате, хорошо еще со Сличенко, хоть веселей было.
- С кем? С кем?
- Со Сличенко, с певцом. Но ладно об этом. Что нового?
- Больше ничего узнать не смогла, Катюха утром сменилась с дежурства. Но скажи спасибо, что я тебе утром домой звякнула, а то бы влип в ловушку. Они уже там сидят, у тебя дома. Главное, я его сразу обозвала, говорю: "ты что, жопа, спишь там?". Я правда, тебя имела в виду…
Светлов посмотрел на меня, усмехнулся насмешливо. Я считаю, что материться и не выглядеть при этом вульгарно - привилегия только очень красивых женщин, да и то не всех, это нужно еще уметь делать с небрежным артистизмом. Но, кажется, здесь был именно этот случай.
- А что они мне могут пришить? - отозвался Долго-Сабуров. - Наркотиков у меня уже нет, ни морфия, ни опиума - проморгали! И тетку я не убивал. Так что я чистый. Конечно, Старик - паскуда, зачем было ее душить, мне бы она сама все отдала.
- Да он ее только пугал…
- Пугал! Уж если он пугнет - я представляю! Ладно, она свое пожила… Жалко только, что из-за этого они теперь у нас на пятках сидят и все как в лихорадке.
- Почему? Паники нет еще. В розыске только боксер и Старик. Старик далеко, а на боксера они пока еще выйдут! Он из дома не выходит, пустой сейф стережет, даже Ленку к себе пускает раз в три дня, по расписанию.
- Слушай, ты так разговариваешь, как будто мы чай пьем. А мы, между прочем, по Москве последний раз едем, - сказал вдруг голос Долго-Сабурова.
- Ну и что? Она мне до лампочки, я уж тут каждую дырку знаю. А впереди - целый мир!
- А я люблю Москву. Не было бы этой советской власти, чтоб они сгорели, я бы в жизни не уехал!
- Даже со мной?
- Да ты, Натали, как только там свои цацки получишь, пошлешь меня подальше.
- Дурак! Я тебя люблю. Не дрейфьте, граф! Я вас люблю! Все будет о-кей! - голос будто улыбался, потом послышался чмок поцелуя. - А какая жизнь будет, дарлинг!
- Знаешь, это еще бабушка надвое сказала!
- Что ты такой злой сегодня?
- Будешь злой! В такой день час проторчать в лифте! Я на этом пять тысяч потерял - некогда было зайти в "Чародейку".
- Ах, вот в чем дело! Ты не повидал свою Зойку-Чародейку? Так и скажи, можем вернуться.
- Не могу. Борис велел быть не позже семи, иначе мы не успеваем на самолет. Ты даже чемодан с собой не взяла…
- А все уже там, у Бори. Сколько ты собрал сегодня?
- Девяносто две. Да черт с ними! Хватит нам на вылет.