Вторым номером была названа, как это не покажется вам дико и цинично, Айна Силиня. Я хорошо помнил то место в рукописи Белкина, где он описывал ее полуголой на бакинском пляже во время драки с Мосолом. Он держал в обхват вырывающегося из его рук Шаха-Рыбакова, а полуголая Лина, она же Айна, целовала Шаха и касалась Белкина обнаженной грудью, и это его очень возбуждало, несмотря на весь драматизм ситуации. Он вообще остро реагировал на несовершеннолетних, если вспомнить и эту Лину-Айну, и нимфу с острова Рыбачий… Мы со Светловым всерьез обсудили этот вариант. Но было и много "против". Во-первых, Силиня еще несовершеннолетняя, и, хотя она уже не девочка, мы все-таки не имеем права втягивать ее в любовные интриги. Кроме того, она еще не отошла от смерти своего Рыбакова. Короче, с некоторым сожалением мы отвергли и этот вариант.
Конечно, лучше всех была бы Наташа Хотулева, это было бы именно то, что нам нужно, не зря же он втюрился в нее с первого взгляда в Бакинском аэропорту. Если бы она не погибла позавчера…
- Нам нужно что-то вроде этого! - и Светлов в сердцах стукнул кулаком по скамейке. - Может быть, Лена Смагина?
Я поморщился. Конечно, эта котласская любовница Акеева недурна, но вряд ли наш Белкин клюнет на что-то заурядно-провинциальное.
- Хорошо! - сказал Светлов. - В конце концов, в картотеке МУРа сорок тысяч проституток. Нужно выбрать кого-нибудь из валютных блядей лет семнадцати и поручить ей эту операцию.
И тут меня осенило. Не знаю почему, но именно это упоминание валютных проституток, работающих в "Метрополе", "Национале" и других интуристовских отелях, подсказало мне решение задачи. Я встал.
- Пошли, - сказал я Светлову. - Я, кажется, придумал.
И, не дожидаясь его, направился в сторону кабинета главврача Галинской Ж.Ф. Там, не обращая внимания на зареванную Жанну Федоровну и совещавшуюся с ней партийного вождя психбольницы Элеонору Шпигель, я снял телефонную трубку, набрал телефон дачи Генерального прокурора Руденко - в исключительных случаях нам это разрешено.
- Роман Андреевич? Извините, что беспокою, это Шамраев. Нами найден Белкин, он жив, но в тяжелом состоянии.
- Что с ним?
- Они его прятали в психбольнице и кололи аминазином. Это наркотик - не смертельно, но требует времени, чтобы отвыкнуть.
- Сколько? - спросил он.
- Я буду знать это через несколько часов. А пока… Я хотел бы сообщить вашей внучатой племяннице, что он жив. Вы говорили, что она к нему неровно дышит, помните?
На том конце провода была секундная заминка, потом Генеральный хмыкнул:
- Вы хотите сами ей об этом сказать?
- Да. Если вы разрешите.
- Ну, я разрешу, почему нет? Пишите: ее телефон - 455-12-12. Оля Руденко. Записали? 455-12-12. Это раз. Второе: желательно, чтобы поменьше посторонних знали, где и как вы его нашли. Вы меня поняли?
- Не столько понял, сколько догадываюсь, - сказал я. По всей видимости, Генеральный пытался дать мне понять, что состояние Белкина нужно скрыть пока от ЦК. Мы его нашли - это главное. Я дал отбой и тут же набрал телефон Оли Руденко.
Тот же день, суббота, 9 июня 17.30 минут
Она приехала на своей машине - в белой "Ладе". Я ее с трудом узнал - так она изменилась в стенах МГУ.
Такой красивой шлюхи я не видел ни в "Интуристе", ни в "Метрополе", ни в "Праге". Правда, я предупредил ее по телефону, что хотелось бы, чтобы она хорошо выглядела, но я не думал, что влюбленные бабы способны сделать с собой такое. Она выглядела Аэлитой - бархатные глаза вразлет, золотые волосы собраны сзади в тугой узел, а какой-то воздушно-невесомый балахон вместо платья только подчеркивает стройно-тростниковую фигуру.
Я встретил ее у ворот психбольницы, сел в машину и сказал:
- Оля, я хочу вам кое-что объяснить. Он в невменяемом состоянии. Они кололи его лошадиными дозами наркотиков, и он теперь не в себе. Я боюсь, как бы вы не разочаровались. Вы прекрасно выглядите, я бы сам в вас влюбился, и я уверен, что в нормальном состоянии он бы втюрился в вас с первого взгляда, но…
- Но что? Договаривайте.
- Нет, я просто боюсь, что когда вы увидите его, вы раздумаете, откажетесь…
- Игорь Есич, - она улыбнулась. - Извините, сколько вам лет?
- Сорок два. А что?
- У вас было много женщин?
- Ну-у…
- Я могу поспорить, что вы не спали ни с одной из них в психбольнице. Верно?
Да, эти молодые умеют называть вещи своими именами, подумал я. И улыбнулся:
- Ну, допустим.
- У меня это тоже первый опыт. И это уже интересно. Поехали! Я уже хочу! - ее глаза смеялись открытым, почти хулиганским вызовом и озорством. Я даже позавидовал в эту минуту Белкину. - Кроме того, под наркотиком секс вообще потрясающий! - она нажала сигнал, из проходной больницы высунулся вахтер, и я жестом велел ему открыть ворота. Оля лихо вкатила на территорию психбольницы.
Десять минут спустя
Мы стояли у двери палаты номер 18 и слушали рев и крики Белкина. Он бил кулаками по стене, по двери, шмякался об эту дверь всем телом и орал, будто скандировал:
- У-кол! У-кол! У-кол!
Оля прильнула к глазку, наблюдала.
Белкин бегал по палате, как зверь, потом снова набрасывался на дверь, грохотал кулаками и ладонями:
- У-кол! У-кол!
И отбегал от двери, чтобы опять броситься на нее всем телом.
Неожиданно Оля отошла от глазка, одним жестом сдернула с себя свой воздушно-невесомый балахон и осталась только в узеньких трусикам, даже без лифчика. Еще одно движение рук вверх - и золотые волосы, скрепленные в узел, упали на ее загорелые плечи и крепкую грудь.
- Открывайте! - приказала она растерявшемуся, обалдевшему дежурному санитару.
Я нажал кнопку, автоматическая дверь со скрипом поползла вбок. Разъяренный Белкин ринулся из глубины палаты к двери и… остолбенел. Впервые за все это время глаза его стали осмысленными.
Она вошла к нему в палату, как укротитель к еще не укрощенному, но уже сраженному зверю.
- Закройте дверь, - приказала Оля. - И принесите какой-нибудь матрац, черт вас побери!