Я улыбнулся и зашагал по мосту на другой берег, туда, где начинался мой район Заречье.
Под ногами что-то низко, басовито гудело, будто там, внизу не текла скромная городская речушка, а вскипал бурунами и ворочал гигантские каменные валуны в стремнинах могучий и стремительный горный поток. А иногда звук напоминал мне гудение идущей по мосту колонны тяжелых танков, и тогда я чувствовал дрожь пешеходной асфальтовой дорожки и нервную вибрацию в бетонных опорах моста. Ступени лестницы звенели под моими ногами серебряными струнами, когда я спускался с моста на узкую, обсаженную декоративным кустарником набережную. Тотчас же кто-то неведомый, тихий и ночной, прошел мимо меня легкой походкой и оглянулся. Я увидел эту тень краем глаза, но она тотчас растворилась в темных лабиринтах вечерних городских улиц. И я пошел дальше.
Вот и мой привычный, годами проверенный маршрут пеших прогулок. Большой магазин «Гастроном» с отдельным входом в маленькое боковое крыло с заветной для всех местных алкашей надписью «СОКИ-ВОДЫ». Сюда они толклись за разливным пивом, а я частенько забегал еще школьником выпить томатного сока, который продавщица наливала в граненый стакан из высокой колбы в виде конуса. Неподалеку — маленький скверик с цветочными клумбами и памятником какому-то пламенному большевику, уроженцу этих мест. По воскресеньям тут уже с утра собирались книголюбы, филателисты, нумизматы и бог весь еще какие коллекционеры всяких всячин, от значков до грампластинок. А дальше тянулась маленькая площадь, и возвышался широкий каменный постамент: тут в самом центре барельефной звезды день и ночь пылал Вечный огонь. Я улыбнулся: ну, сейчас-то, в восьмидесятом-то году тут непременно должен стоять почетный караул мальчишек или девчонок в белых рубашках и с тщательно отглаженными красными галстуками.
А, может, мне повезет, и я увижу тут первых ночных скейтеров, которые завелись в нашем городе как раз в восьмидесятые годы. Или даже брейкеров, отплясывающих на широченных листах картона уличные танцы и лихо крутящих нижний брейк. А потом, глядишь, и гитаристы подтянутся, петь песни из «Машины» и «Воскресенья», непринужденно болтая ногами, сидя на краю постамента.
Но я не увидел в полутьме ни пионеров, ни неформалов, вообще никого из молодежи. Вместо них я заприметил несколько темных силуэтов, которые четко выделялись в вечерней полутьме на фоне бьющегося пламени Вечного огня.
Вот один из этих типов поднялся с постамента и побрел небрежной «походочкой — как в море лодочка» к огню. Потом он сунул в рот папиросу или сигарету, уж не знаю, издали не было видно, и не торопясь, со смаком, прикурил от пламени. А затем сплюнул прямо в огонь. И на сей раз я это увидел ярко и отчетливо, как негатив на проявленной пленке.
В тот же миг что-то тонко и остро кольнуло меня в сердце, и я остановился. И вслед за тем снова услышал в ушах, словно прибой из сувенирной черноморской ракушки-рапаны, шелест текущей реки. Реки, в которую все мудрецы мира настойчиво отговаривают нас войти дважды.
«Прими свое имя и стань рекой…»
Никто из нас не знает наверняка, как он поведёт себя в критические минуты своей жизни. Заслонит ли собой любимую женщину от хулиганов, шагнёт ли смело в горящий дом, где остались плачущие дети, первым поднимется в атаку, или даже по-простому, в лёгкую — однажды скажет, наконец, своему начальнику, что тот хам и самодур, хлопнет дверью и уйдет из опостылевшего офиса навсегда. В одном я уверен: я сделаю что-то, не раздумывая, и никакой дьявол не заставит меня в эту минуту прикидывать, взвешивать и рассуждать. Просто рвану вперед, а там будь что будет.
Вот и сейчас: я резко развернулся и твердой походкой направился прямиком к каменному постаменту, на ходу сжимая кулаки. Шагать через площадь в этих темных сумерках было легко — путь мне освещал Вечный огонь.
КОНЕЦ