Другое дело, что «пошиковать» для молодежи нашего возраста в моем родном городе образца 1980-го года означало периодически посещать с девушкой кафе-мороженое, которых у нас раз-два и обчелся, алкогольный коктейль-бар в конце главной городской улицы, прибарахляться модными заграничными тряпками, джинсами и шузами на местной толкучке, и крутить дома заграничные «пласты» популярных капиталистических эстрадных и рок-групп.
Ну, что ж, посмотрим.
Я вернулся в свою квартиру, плюхнулся на диван и, на всякий случай, завёл будильник. Времени впереди было еще вагон и маленькая тележка, и я очень скоро задремал.
Будильник у меня механический, и его резкая трель слышна была, наверное, даже в подъезде дома. Я вскочил и уже по привычке метнулся к зеркалу — а, ну, как обратный переход случился, и я вернулся обратно в свое тело и свою реальность? В том, что если это и случится, то всё произойдёт со мной непременно во сне, я был абсолютно уверен, сам не знаю почему.
Но с зеркала на меня смотрел всё тот же молодой парень, типичный советский студент-первокурсник. Криво усмехнувшись собственному отражению, я захватил с собой блокнот и ручку с запасным стержнем. Минуту спустя я уже шагал по вечернему двору. До вокзала ходьбы минут двадцать, и я по старой журналистской привычке решил пройтись пешком, на ходу прикидывая ход предстоящей беседы. О том, что все мои домашние заготовки не нужны, и никакой беседы не состоится, а все обернётся гораздо серьёзнее и страшнее, чем можно себе представить, я в тот момент ещё не знал.
Глава 6
Первый блин
Летом в наших краях темнеет поздно, и сумерки светлые, так что лишь редкие фонари медленно разгораются над улицами и перекрестками. Я неторопливо шагал по бульварам, дыша полной грудью и наслаждаясь вечерней прохладой. Вокзал расположен в исторической части города, и вокруг меня тянулись старые дворы, многие из которых были памятны мне ещё с детства. Оттуда порой тянуло затхлостью и плесенью, и этот сумрачный, а порой остро-кислый запах тоже был мне хорошо знаком.
Откуда-то нахлынули воспоминания, пробило на лирику, и я шагал, мечтательно улыбаясь и мурлыкал себе под нос, как присловье, старую, но всегда любимую песню из моей реальной и такой давней юности:
— Спи, ночь в июле только шесть часов…
Синицын уже ждал меня на перроне. Фотокорреспонденту, с которым мы созвонились загодя, благо у меня в квартире стоял аппарат, к моему удивлению были известны и вагон, и номер купе, в котором прибывала заезжая знаменитость. Кроме того, он в точности знал место, где остановится его вагон, и я с уважением поглядывал на его работу, как он прикидывал ракурсы и маршрут предстоящей съемки.
Понемногу начинало темнеть, и когда вдали мигнул семафор, и показался поезд, подходящий к вокзалу, его огни тускло поблескивали в мутноватом мареве вечернего неба.
Тем временем к нам подтянулись и расположились несколько человек, также ожидающих прибытия поезда. Их было немного; сразу видно, что поезд не с южного направления, в противном случае перрон был бы уже заполнен разношерстной и нетерпеливой публикой, встречающей своих родных и друзей.
Мне показалось странным, что маститого писателя никто не встречал на машине. Всех автомобилей в округе только и было, что Олегин «жигуленок», припаркованный неподалеку от перрона. Конечно, скорее всего, частные машины к перрону не допускались, иначе от встречающих пассажиров авто не было бы отбоя. И все такси парковались на привокзальной площади в ожидании клиентов. Я догадывался, что Олегину машину пропустили на территорию вокзала только благодаря его редакционному удостоверению. К тому же я по своему опыту знал, что фотокоры — народ ушлый, без мыла в задницу пролезут в поисках удачного снимка. В любом городе лучших фотокорреспондентов все знают в лицо, слишком часто их можно видеть на любых сколько-нибудь значимых мероприятиях. Кроме того, человек слаб, и любое начальство, будь он даже директор железнодорожного вокзала, хочет выглядеть достойно на фото в любых газетных публикациях, а хорошие фотокоры везде нарасхват, и снимают они для десятков газет, журналов и информационных агентств. Оттого и путь для них всюду свободен, и проход всегда открыт.