— А меня пропустят? — деловито осведомился я.
— Молодец, соображаешь, — похвалил Сотников. — Нынче понедельник, библиотеку закрыли, официально — на санитарный день. Пока ведутся следственные действия.
— Тем более, — насупился я. — Вы как хотите, Владимир Аркадьевич, но с редакционным удостоверением меня кагэбэшники нипочем не пропустят.
Вот ляпнул так ляпнул! Даже язык прикусил, да поздно уже. Это же надо так проколоться! Откуда мне, абитуриенту-желторотику, знать, с какими удостоверениями журналистов пропускают, а с какими и куда — нет.
Даже Сотников словно что-то почувствовал, смерил меня подозрительным взглядом. Но я тотчас состроил на своей физиономии самое невинное выражение и наивно смотрел на своего новоиспеченного шефа, хлопая глазами как дурочка-гимназистка при виде мартовских котов, орущих под окном. И Сотников успокоился.
— С редакционным не пропустят, а с этим…
Он указал на черную корочку, по-прежнему зажатую в моей руке.
— … с этой должны пропустить. У нас с ними на этот счет железная договоренность. Если что, звони мне.
Я бросил взгляд на свое новенькое удостоверение, но последние три буквы на его обложке — «ППЛ» по-прежнему таили от меня свой тайный смысл и вовсе не хотели открывать его стажеру Якушеву.
Что ж, ладно, на месте будет видно. И я отправился на задание, или, как, сам говаривал в годы буйной репортерской молодости, пошёл на дело.
Вход в библиотеку вопреки моим ожиданиям был открыт. Уже неплохо, приободрился я. Однако в фойе, возле дверей читального зала с табличкой «Санитарный день», дорогу мне сразу преградил милиционер.
Я показал ему свое удостоверение. Тот с минуту разглядывал его, после чего вернул документ и велел подождать. Я видел, как он подозвал невысокого и моложавого мужчину в темно-синем костюме, стоявшего где-то в середине зала. По виду типичный «человек в штатском», как я привык называть за глаза особистов.
Тот подошел и вопросительно посмотрел на меня.
В ответ я тоже протянул ему свою новую черную корочку.
— Всё, что делает податель сего, делается по приказу короля и для блага Франции, — молодецки отчеканил я.
Мужчина в штатском внимательно оглядел меня с ног до головы, скептически поджал губы.
— Опять скрипит потертое седло? — бесцветным тоном поинтересовался он, но в его взгляде просквозила явная издевка.
Я весело кивнул. Вот ничего не могу с собой поделать. За долгие годы в журналистике никак не отвык от дурацкой привычки: как только меня пытаются шмонать или даже просто «подержать за вымя» всякие «специальные товарищи», немедленно начинаю дерзить и прикалываться. Хотя в своё время пару раз уже огрёб через этого несколько неприятных проблем, все равно черт меня снова дергает… И это тоже, видимо, одно из проявлений того самого вечного огня приколиста и непоседы, которое свойственно многим журналистам, и мне в том числе.
Штатский покачал головой.
— Шутим?
На этот раз я счел наилучшим промолчать, дабы не перегибать палку.
Особист постоял, пожевал губами, мягко постукивая моей корочкой по ладони.
— Проходите, — сухо сказал он. — Ничего со стола не брать, ни к чему не прикасаться, на стул не усаживаться. Все вопросы ко мне.
И посторонился, пропуская меня в зал.
Место, где был обнаружен писатель Воронов, пребывавший в относительном здравии и которого еще три дня назад я видел абсолютно мертвым, я углядел сразу. Стол, стул и все подходы к ним были огорожены тонкой красной ленточкой, так что я при всем желании не мог бы усесться на место, где сидел столь чудесным образом оживший покойник. Рядом колдовал со своими хитрыми приборами и порошками эксперт, а по залу медленно фланировали либо стояли в разных местах, как на разных боевых постах, люди в милицейской форме и в штатском.
Я подошел к столу Воронова поближе. На нем лежали раскрытый блокнот и шариковая ручка писателя. Лист блокнота был наполовину исписан. В левом углу стола, по всем правилам заботы о зрении посетителей читального зала, размещалась настольная лампа с уютным светло-зеленым абажурчиком, справа — аккуратные стопки книг, очевидно, выписанные Вороновым для прочтения или конспектирования. Я пробежался взглядом по книжным корешкам: все книги были разных авторов и совершенно произвольного содержания, от мемориальной литературы до справочника по ремонту квартиры и пособия по уходу за аквариумными рыбками. Но больше всего наблюдалось художественной литературы, в основном романы и сборники повестей, по большей части мне неизвестные. А вот их авторы…