Андрей ворвался в расположение части и начал распоряжаться. Бричка у них была, и, к счастью, приспособленная для запряжки пары лошадей. Вскоре её запрягли. Притащили пулемет, коробку с лентами и взгромоздили на упряжку. Ехать предстояло далеко. Андрей не давал свои бойцам расслабляться — так что они постоянно ездили на стрельбище, расположенное где-то в районе Гражданской дороги, которая в моё время стала проспектом. Там же упражнялись в стрельбе и красногвардейцы. А казармы располагались на Выборгской стороне.
Пока мы этим занимались, трое солдат отловили двух извозчиков, на которые мы погрузили штук пятнадцать мишеней.
— Господин штабс-капитан, а дозвольте с вами! Всё одно вам надо мишени ставить. — Подлетел младший унтер-офицер, кряжистый мужик с Георгиевским крестом. Я его знал. Как и командир, он был фронтовиком, и тоже оказался в тылу после ранения. Его вообще хотели списать вчистую, но он уговорил его оставить. Не из любви к армии. Но одна рука у него очень плохо действовала, какой из него работник? К тому же мужик был вдовцом, детей тоже не было. А тут и революция подоспела…
— Да ладно, Сидоренко, поехали.
Послышалось ещё несколько таких просьб. Оно понятно — жизнь-то в казармах скучная. Да и как я услышал, один боец сказал другому:
— Наш командир просто так гонять не станет. Если что придумал, то интересное.
Вообще-то среди пулеметчиков было много энтузиастов своего оружия. То ли это мой друг их так воспитал, то ли они такими сами стали. Но желающих вышло достаточно, так что по Большому Сампсоньевскому бегали солдаты и тормозили всех извозчиков. Пару раз ссадили каких-то буржуев. Так что двинулись мы большой процессией.
…Отстрелялись отлично. Первый заход сделал Андрей, самостоятельно додумавшись до классического приема «с налету с повороту». Потом попробовали ещё несколько наиболее уважаемых пулеметчиков.
— Эх, ну здорово вы, господин штабс-капитан, придумали!
— Э-э, да на фронте разве такое применишь. Против окопов… — подал голос какой-то скептик. Сидоренко отбил:
— Война — она разная бывает. Я четырнадцатый год помню. Там бы такая штука ой как пригодилась. А самое главное — нам иная война предстоит. Когда с земелькой будем разбираться — ты думаешь, помещики так тебе её отдадут? Держи карман! Повоевать придется.
В общем, идея тачанки вроде бы приобрела своих первых сторонников.
Особое задание
Я продолжал сотрудничать в «Правде». По той причине, что это давало мне выход на партийные структуры, которые вообще-то были для чужих закрыты. Тем более, работать под началом Сталина…
И вот, когда я с очередной раз был в редакции главной большевистской газеты, на пороге своего кабинета появился Виссарионович.
— Сергей, можно вас попросить зайти ко мне.
Я зашел внутрь и присел. Судя по всему, разговор предстоял очень серьезный.
Сталин закурил папиросу и начал.
— У нас есть к вам одно очень серьезное дело. Оно касается не только нашей партии, оно касается всех. Для начала прочтите.
Я прочел статью в какой-то газете. Фамилия автора мне ничего не говорила. Но в это время чуть ли не все писали под псевдонимами. Там развивались идеи, которые с начала войны выдвигал Кропоткин, а ещё раньше — Михаил Бакунин.
Суть была в том, что есть народы, склонные к свободе и прогрессу, а есть те, у которых в крови страсть к диктатуре. К первым автор причислял русских, французов, англичан и американцев. Ко вторым — немцев, австрийцев, венгров и турок. Тема была понятна. Не хватало только сентенций, что первые народы — сплошь носители высокой культуры и духовности, а вторые — варвары. Хотя это было более характерно для кадетских писаний. Здесь же наезд шел «слева». Получалось так, что сторонники мира на самом-то деле реакционеры. Они загоняют Россию в противоестественный союз, после которого ни о каком прогрессе и свободе речь уже не пойдет. Россия станет придатком Германии будет плясать под её дудку. А после неизбежного поражения последней «вместе с немцами окажется на задворках цивилизации».
— Интересная статья, да и написано неплохо, — сказал я.
— Тут интереснее всего то, кто автор. Это Борис Савинков.
— Ничего себе…
Я в юности увлекался черной романтикой терроризма, так что о Савинкове читал достаточно много. Был я знаком с деятельностью Савинкова и в этом времени. Этот человек был фигурой очень мутной. После разоблачения Азефа он фактически отошел от дел. Шатался по Парижу, пьянствовал и устраивал групповухи с девками. Заодно занимался литературой. Вроде бы именно тогда его завербовала английская разведка. С началом войны Савинков занял ура-патриотическую позицию, а после революции вернулся в Россию и стал комиссаром Северо-Западного фронта. Его политические взгляды понять было сложно, но он явно был сторонником «сильной руки». Под какими знаменами эта рука должна быть, Савинкова, кажется, не очень волновало. Я только не понял — хотел ли он сам стать самым главным, или его более привлекала роль серого кардинала. В этой истории он не засветился в корниловском выступлении. Правда, как пояснил Сталин, по сведениям большевиков, он всё же там шустрил. Просто осторожнее действовал. Виссарионович пояснил: