— Знаешь, друг мой Джузеппе, — сказал он. — Дело об убийстве русского эмигранта Леона Троцкого еще не закрыто. Может быть, ты хочешь дать показания?
— Зови полицию, — я откинулся на стуле.
— Я пошутил, — сказал Дофин. — Я тебя не выдам, не бойся.
— Меня не надо не выдавать. Я ни в чем не виноват. Да, а почему не закрыто дело?
— Неизвестно, кто убийца. Убитый есть, орудие убийства тоже есть — кулинарный топорик. А убийцы нет.
— Убийца — Рамон Фернандес, ты что!
— Да. Все так считают. Все давали такие показания. Но вот еще бы Рамона спросить, для полноты картины. Если бы его поймали. Или хотя бы, — тут Дофин подвинул кофейную чашку к самому краю столика и зачем-то стал пальцем, медленно, миллиметр за миллиметром, сдвигать ее кнаружи. Будто ища последнюю точку равновесия. — Или хотя бы…
— Упадет сейчас, — сказал я. — И ты заляпаешь брюки.
— Или хотя бы нашли его труп, — сказал Дофин. — Убил Леона и повесился. Или утопился. Или убежал, скрылся, а через тридцать лет объявился в Аргентине.
— Рамон Фернандес! — засмеялся я. — С такой типичной испанской физиономией и вдобавок с таким именем очень удобно исчезать. Дофин! Это же все равно что рыжий Ганс Мюллер! Может быть, он уже сто раз объявился, а ты не заметил. В той же Аргентине. Рамон Фернандес открыл лавочку. Рамон Фернандес стал кандидатом богословия. Рамон Фернандес арестован за попытку ограбления банка. Рамон Фернандес женился на Марии Санчес. Рамон Фернандес скончался, наконец-то. Оплаканный вдовой, детьми и внуками.
— Ты читаешь аргентинские газеты? — сощурился Дофин.
— Я? С чего ты взял?
— Откуда у тебя все эти сведения? Ты читаешь газеты и ищешь Рамона?
Господи, подумал я, какой ужасный приступ наивности.
Почти как тот случай со швейцарской газетой, в которую был завернут кулинарный топорик. Бедный простодушный Дофин, читатель рассказов о Шерлоке Холмсе, решил, что это знак, что это улика, что это указывает на убийцу. Хотя “Журналь де Женев” прекрасно можно было купить в Вене. А другие наивные люди вспомнили, что “женевским жителем” называли Ленина.
— Нет, что ты, что ты! — сказал я. — Это я просто так придумал. На ходу. Импровизация, понимаешь? Шутка своего рода. Я пошутил, я хотел доказать тебе, на пальцах объяснить, что искать Рамона Фернандеса — пустое дело. На свете тысячи, а может быть, если считать Южную Америку, десятки тысяч Рамонов Фернандесов, и половина из них — похожи на нашего Рамона. Черноволосые красавцы. Уверен, что у половины из этой половины — порочные половые наклонности. А у половины из вот этой половины — какое-то темное пятно в биографии. Клянусь.
Дофин вздохнул.
— Джузеппе, — сказал он. — Из тебя вышел бы неплохой политик. Ты ловко умеешь уводить разговор в сторону. Даже я заслушался. Но ты не министр, а я не депутат парламента. Зачем ты виляешь и шутишь? Зачем говоришь о порочных красивых испанцах? Джузеппе, у меня вопрос простой и ясный — где Рамон?
Я молчал.
— И вообще, был ли Рамон?
Я молчал.
Рамон, конечно, был. Но Дофин переспросил меня еще и еще раз.
— Значит, ты что-то знаешь и лжешь, — сказал он. — Как это ужасно. Скрывать такие вещи. Мне неприятно с тобой говорить... — он запнулся и тут же поправился: — говорить об этом, об этом происшествии, так сказать. Тридцать семь лет прошло. Я все время помнил тебя как хорошего человека. Я не хочу, чтобы оказалось наоборот. Скажи мне правду. Может быть, Рамона вообще не было?
— Рамон был, — сказал я. — Что ты такое говоришь, бог с тобою! Как это так — Рамона не было? Был, еще как! Ты что?
— Докажи, — почему-то вяло сказал Дофин.
— Позволь, позволь! Разве ты сам его не помнишь?
— Нет, — так же вяло ответил он. — Если честно, то нет. Не помню.
— Как это нет? — у меня кровь застучала в висках. — Он же много раз был в кружке Клопфера. Сидел в углу, на диване. В углу дивана. Рядом с этажеркой. Помнишь?
— Это ты мне говорил, что он сидел на диване, около этажерки.
— Что я говорил?
— Ты мне говорил, что там был некий Рамон Фернандес. Что он сидел в углу и слушал. И что он, как тебе казалось, с большой симпатией на меня смотрел. Якобы я ему чем-то понравился. Что-то я там остроумно сказал, и ему понравилось. Он сказал “Браво, браво!” и захлопал в ладоши. Якобы сказал и захлопал.
— Почему якобы?
— Хорошо, не якобы. Я тебе верю, что он на самом деле захлопал в ладоши. Но я этого не помню, вот беда. Хоть убей, не помню, как он хлопал в ладоши и говорил “Браво!”. Зато я помню, как ты это мне рассказывал. Несколько раз. Уже после того, как кружок кончался. Мы уже были на улице, шли домой. И ты говорил: “Там еще был такой испанец, Рамон Фернандес, ты его заметил? Ты ему понравился! Когда ты выступал, он хлопал в ладоши и говорил “Браво!””. Вот эти твои слова я прекрасно помню.