— Подписка?
— Минус двенадцать тысяч.
— Реклама?
— Володя! Ну что ты за человек? Я же попросил: не спрашивай меня ни о чем! Мы в глубокой жопе!
— Значит, дивидендов не будет, — заключил Лозовский.
— Дивидендов? — изумился Броверман. — Что такое дивиденды? Я это слово давно забыл! Я даже не знаю, что оно означает! Я удивляюсь, что мы вообще еще живы!
Он взял Лозовского под руку, с таинственным видом отвел в сторонку и страстно, при этом оглядываясь как бы в опасении, что их подслушают, начал доказывать, что в глубокую финансовую жопу «Российский курьер» попал из-за этого козла, главного редактора Альберта Попова, назначенного на эту должность жарким политическим летом 1999 года.
Лозовский слушал, не скрывая иронической усмешки. К тому, что еженедельник с тиражом в сто двадцать тысяч экземпляров, стабильно прибыльный, оказался на грани банкротства, Попов руку приложил, но в первую голову в этом был виноват сам Броверман. Все деньги, полученные от успешной подписки на 1998 год, по тогдашнему курсу — около восьми миллионов долларов, он вложил в государственные краткосрочные обязательства, где они и зависли после дефолта.
Последнее время Броверман носился с идеей достать где-нибудь два миллиона долларов и купить опутанную долгами типографию в Красногорске. Это сильно сократило бы расходы на издание и позволило бы дотянуть до тех времен, когда правительство начнет расплачиваться по ГКО, реструктуризированным в какую-то хренотень. Ни Лозовский, ни сам Броверман не верили, что правительство хоть когда-нибудь будет расплачиваться по своим долгам, а если и будет, то по копейке за рубль. Но вслух об этом не говорили, чтобы не лишать себя последней, пусть даже иллюзорной, надежды.
Об идее купить типографию Лозовский слышал много раз, он уже хотел прервать бровермановскую трепотню, но неожиданно Савик прервался сам.
— Смотри-ка ты, — проговорил он. — Кто это?
К тротуару причалил огромный черный джип «линкольн-навигатор» с тонированными до полной непрозрачности стеклами, из него выскользнул молодой человек неприметной наружности с быстрыми внимательными глазами, мгновенно оценил обстановку и открыл перед пассажиром заднюю дверь. Из джипа вышел человек лет около сорока, среднего роста, с холодным жестким лицом, в котором, как показалось Лозовскому, было что-то серое, недоброе.
Он был в черном кожаном меховом пальто, в черных, никогда не месивших зимнюю московскую хлябь туфлях. Если бы не большая шапка из огненно-красного лисьего меха, сидящая на его маленькой голове чуть набекрень и надвинутая до бровей, его можно было принять за члена совета директоров столичного банка.
Где-нибудь в Сибири такая шапка была знаком преуспевания, а в Москве сразу выдавала в ее обладателе приезжего с северов.
Аккуратно, как бы брезгливо поднявшись по грязным ступенькам, он остановился у входа и внимательно оглядел вывески. Не обнаружив той, что ему была нужна, вежливо обратился к Лозовскому и Броверману:
— Редакция «Российского курьера». Не подскажете, она здесь?
— Четвертый этаж, левое крыло, — ответил Броверман и осторожно поинтересовался: — Какая погода в Тюмени?
— Пурга, — ответил незнакомец, не удивившись вопросу.
Он скрылся за тяжелыми дверями. Лозовский проводил его внимательным взглядом и почему-то подумал, что это, возможно, и есть та мелочь, из которой, как из крапивного семени, вырастет большая подлянка.
— Вот у него есть два «лимона», — проговорил Броверман с тоскливым выражением лица, с каким охотник смотрит вслед недоступной для него добыче. — Но ведь не даст.
— И правильно сделает. Потому что ты немедленно всадишь их в какую-нибудь пирамиду. Почему ты решил, что он из Тюмени?
— Тачка. Новая, а номера тюменские. Значит, есть представительство в Москве. Знаешь, сколько она стоит? Штук восемьдесят. А на чем делают бабки в Тюмени? Нефтебарон, блин. Интересно, что ему нужно от «Российского курьера»?
— Как что? — хмуро удивился Лозовский. — Он принес тебе два «лимона». И сейчас спрашивает у всех: «Где Броверман, где Броверман, где его черти носят?»
— Все шутишь, — укорил Савик. — Такие бабки не приносят. За ними побегаешь.
— Вот и беги.
— Вот и бегу.
Возле «линкольна» Броверман остановился и что-то спросил у охранника. Но ответа не получил. Тонированное стекло поднялось и оградило салон джипа от внешнего мира.
Савик обиженно пожал плечами, запахнул пальто и поспешил к редакционной «Волге».
В фойе Лозовский вновь увидел нефтебарона. Он стоял возле бюро пропусков в позе терпеливого ожидания. Свою вызывающе роскошную шапку он снял и держал за спиной, чуть поигрывал ею, лишь этими легкими движениями выражая неудовольствие от задержки. Сам же как бы слегка исподлобья, наклонив голову с ровным пробором в черных волосах, холодно-безучастно смотрел, как дежурная названивает по внутреннему телефону.
— Володя! Лозовский! — окликнула она. — Скажи вашей Фаине, чтобы сидела на телефоне! Где она вечно болтается?!
— В отделе культуры, меряет лифчики от Нины Риччи, — отозвался Лозовский, отряхиваясь кепкой от снежной мороси. — Ведь она этого достойна.
— Безобразие! К вам человек, мне нужна заявка для пропуска, звоню-звоню, а ваш телефон не отвечает!
— Звоните — вы? Олечка Ивановна, царское ли это дело?
Обычно в редакцию звонили и заказывали себе пропуска сами посетители.
То, что этим занимается дежурная, говорило о многом. Она работала в бюро пропусков еще со времен «Правды» и очень хорошо умела отличать рядовых посетителей от начальства.
— Я попросил, — объяснил нефтебарон.
— Вы попросили. Понятно. Вы к кому?
— К Попову.
— О встрече договаривались?
— Вчера на шестнадцать. Но прилетел только сегодня утром. Почти сутки аэропорт был закрыт.
— Вы — Кольцов? — догадался Лозовский. — Президент акционерного общества «Союз»?
— Совершенно верно.
— Вы неудачно приехали. Через пятнадцать минут летучка, вряд ли Попов вас примет.
— Но, может быть, примет? Я попрошу.
— Попробуйте. Олечка Ивановна, давайте заявку, я подпишу.
— И в самом деле! — обрадовалась дежурная.
— А вы, значит, Лозовский. Журналист Владимир Лозовский, — проговорил Кольцов, рассматривая Лозовского с несколько недоверчивым интересом, в котором любопытство провинциала к столичной знаменитости уравновешивалось сознанием собственной самодостаточности. Под его взглядом Лозовский почувствовал себя лотом на аукционе, объявленная цена которого вызывает сомнения покупателя. — Извините, сколько вам лет? Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос нескромным.
— Не сочту, — заверил Лозовский. — Всем я говорю, что мне сорок три года. Но вам признаюсь, что мне уже сорок четыре. Только вы меня не выдавайте.
— Мне почему-то казалось, что вы моложе. Но в общем и целом примерно таким я вас себе и представлял. Высокий, спортивный, легкий на подъем. И за словом в карман не лезет.
— Вы представляли меня себе? — удивился Лозовский. — С чего?
Он знал, что «Российский курьер» популярен среди деловых людей в регионах, но в силу врожденной скромности и благоприобретенного скептицизма не склонен был переоценивать свою известность.
— Читаю ваши статьи. Не со всем согласен, но всегда все по делу. Точно, доказательно. Редкость по нынешним временам.
— Скажите это Попову, — посоветовал Лозовский. — Он будет в восторге. Хотя виду, может быть, не подаст.
Входная дверь открывалась все чаще, по фойе к лифтам проходили журналисты «Курьера» и других изданий, разместившихся в бывшей «Правде», здоровались с Лозовским.
— Вас знают, — отметил Кольцов.
— Журналистский мир тесен. Думаю, как и мир бизнеса?
— В общем, да. У вас работает еще одна журналистка, на которую я давно обратил внимание. Регина Смирнова. О вас у меня сложилось какое-то впечатление по вашим статьям. Но совершенно не представляю, как может выглядеть журналистка, экономист-аналитик такого класса.